Он силится взять себя в руки, преодолеть усталость.
— Да, спасибо. Подожди, я пойду посмотрю.
Жоанна сгребла под мышку тюк грязного белья. Она выходит из кемпинг-кара, чтобы идти к ручью.
— Не лучше ли тебе отдохнуть? Ты бледная.
— Нет, все хорошо. Холодная вода пойдет мне на пользу.
Она убегает. Видно, от мрачности, которая, наверно, сочится из всех пор его кожи. Она права. Он снова усаживается за складной столик перед новым чистым листом.
Он должен выкинуть из головы Лору, если хочет хоть что-то написать. Это невозможно. Она повсюду. Ее голос звучит у него в ушах.
— Что объяснить?
Ее злой голос. Слегка раздраженное лицо над чашкой кофе.
— Почему ты хочешь уйти.
Она заколола волосы в узел и вдела в уши две жемчужины. Губы были накрашены бледно-розовой помадой и выглядели фантастически. Но он не мог к ней прикоснуться. Она уходила.
— Мы больше не на одной волне.
В тот день она постоянно теребила колечко на пальце, перстенек, который никогда не снимала, даже ночью, когда спала.
— Мы на разных волнах, потому что ты только и думаешь, как бы уйти из дома!
— Не переворачивай все с ног на голову, Эмиль!
— Как мы можем быть на одной волне? Ты только и думала, как бы смыться отсюда и повеселиться! Мы встречались лишь мельком!
— Ты переворачиваешь все с ног на голову!
— Да что я переворачиваю?
Он кричал, не мог удержаться. Она была здесь, так близко, перед ним и в то же время навсегда недоступная.
— Я стала уходить, потому что мы больше не были на одной волне. Мне было легче убегать, жить от вечеринки к вечеринке, чем убедиться, что все кончено, что нам нечего больше делать вместе.
— Нет же, нам было очень хорошо вместе! Ты все испортила, вздумав выпендриваться на вечеринках!
Она встала из-за стола. Взяла сумку, направилась к двери.
— Нет, Лора, постой! — крикнул он.
Голос его сорвался. Он был раздавлен. Готов был ползать у ее ног, если понадобится. Она занервничала:
— Я пришла только ради тебя. Только потому, что ты хотел поговорить. Я пришла не для того, чтобы выслушивать от тебя гадости!
Он хотел поймать ее за руку, но она его оттолкнула.
— Извини меня, Лора, извини меня.
Она на несколько мгновений сняла свою маску раздражения, и он увидел грусть на ее лице. Он понял, что ей тоже больно, по-другому, но больно.
— Я хочу, чтобы ты мне сказала. Если у тебя кто-то есть… Я хочу знать…
Она вздохнула. Сделала над собой усилие, чтобы оставаться спокойной и доброй.
— Никого нет. Я тебе уже сто раз говорила…
— Ты не обманывала меня?
— Я не обманывала тебя.
— Ты бы мне сказала?
— Я бы тебе сказала.
— Тебе хотелось?
Она ушла от ответа. Сменила тему:
— Хочешь, пойдем посидим в кухне?
И он больше не задавал этого вопроса, потому что догадался, какой будет ответ. Они сели в кухне. Он обхватил голову руками. Было мучительное ощущение, будто он разлагается изнутри.
— Почему мы…
Он не смог договорить. Она переспросила:
— Почему мы — что?
— Почему мы больше не были на одной волне?
— Я думаю, что… Я думаю, что я была готова что-то построить, стать взрослой. Но ты — нет. Еще нет.
Он среагировал мгновенно, повысив голос:
— Ты врешь! Я согласился на ребенка!
Она грустно улыбнулась.
— Да. Ты согласился, но слишком поздно… и не по той причине.
Мама & папа, Маржо & Бастьен, Рено & Летисия и все ваше потомство,
это письмо придет, по-вашему, слишком поздно (сегодня пять дней, как я уехал), но для меня — слишком рано.
Я бы хотел иметь больше времени, чтобы его написать. Мне самому еще не совсем ясно, что происходит в моей голове, но я не мог заставлять вас ждать вечно…
Эмиль вынужден начать письмо, чтобы прогнать мысли, возвращающие его к Лоре. Отпив глоток чая, он поспешно берет ручку, чтобы не потерять нить.
Я готов составить список причин, побудивших меня уехать. Это могло бы помочь вам понять и простить меня. Вы сможете найти как минимум одну весомую для каждого из вас. Первая и самая очевидная — я не хочу этих клинических испытаний и не хочу помереть подключенным к электродам. Я не хочу быть лабораторной крысой. Если болезнь должна забрать меня, пусть заберет, но, ради Бога, пусть врачи оставят меня в покое!
Вторая причина, которая объясняет мое бегство, — я не хочу стать для вас обузой. Если бы я остался, было бы именно так. У вас есть другие дела. У всех.
Третья причина скорее имеет отношение к гордости и к эго. Так ли уж она похвальна? Не знаю. Но вот ведь, я не хочу, чтобы мой образ померк в ваших глазах. Я предпочитаю уехать (наверно, эгоистично), оставшись в вашей памяти таким, каким себя вижу: молодым, красивым, мускулистым, с большим будущим, энергичным, обольстительным (да, посмейтесь)…