– Ванте, тебе нужно в больницу.
Деванте отнимает полотенце от лица и смотрит на кровавые пятна.
– Переживу, – отвечает он, будто по одному взгляду на кровь понял что-то, чего не понять доктору. – Повезло, что Аиша нам помогла, мужик. Реально.
Сэвен фыркает.
– Она и не пыталась. Перед ней лежит полумертвый истекающий кровью человек, а ее заботят только тусовки и ковер.
Брат у меня умный. Настолько умный, что иногда ужасно тупит. Его мать столько раз его ранила, что теперь, когда она поступила хорошо, он в упор этого не видит.
– Сэвен, она нам помогла, – говорю я. – Сам подумай: зачем она велела тебе забрать сестер?
– Чтобы ей никто не докучал, как всегда.
– Не-а. Она знает, что Кинг слетит с катушек, когда заметит исчезновение Деванте, – говорю я. – А если дома не будет ни Кении, ни Лирики, как считаешь, на ком он будет отыгрываться?
Сэвен молчит. А потом произносит:
– Черт…
Машина резко останавливается, и нас бросает сначала вперед, а потом вбок, потому что Сэвен разворачивается. Он жмет на газ, и проплывающие мимо дома размываются пятнами красок.
– Сэвен, нет! Постой! – кричит Кения. – Нам нельзя возвращаться!
– Я должен ее защищать!
– Нет, не должен! – говорю я. – Это она должна защищать тебя. Вот она и пытается.
Машина замедляет ход и останавливается неподалеку от дома Аиши.
– Если он… – Сэвен сглатывает. – Если она… Он же ее убьет.
– Не убьет, – качает головой Кения. – До сих пор-то она как-то справлялась. Пусть поступает по-своему, Сэвен.
Тишину заполняет песня Тупака на радио. Он читает рэп о том, что мы должны начать что-то менять. Халиль был прав: Пак до сих пор актуален.
– Ладно, – вздыхает Сэвен и снова разворачивается. – Ладно.
Песня затихает.
– Это самая горячая радиостанция страны, «Хот 105», – вещает диджей. – Для тех, кто только к нам подключился, повторю: Большое жюри приняло решение не выдвигать обвинений офицеру Брайану Крузу-младшему по делу об убийстве Халиля Харриса. Наши мысли и молитвы сегодня с семьей Харрисов. Берегите себя.
Двадцать три
К бабушке Сэвена мы едем в тишине.
Я говорила гребаную правду. Я сделала все, что должна была, но этого все равно оказалось недостаточно. Смерть Халиля недостаточно ужасна, чтобы ее признали преступлением.
Только… черт, а как же его жизнь?.. Когда-то он ходил и болтал, как любой другой человек. У него была семья. Друзья. Мечты. Но все это не имело никакого долбаного значения. Он умер гангстером, который заслуживал смерти.
Вокруг нас гудят машины. Видимо, так водители по всему району реагируют на решение присяжных. Какие-то ребята примерно моего возраста стоят на крыше машины и кричат: «Правосудие Халилю!»
Сэвен объезжает ее и паркуется у дома своей бабушки. Поначалу он сидит молча, без движения. И вдруг с силой бьет по рулю.
– Дерьмо!
Деванте качает головой.
– Полнейшее.
– Дерьмо! – орет Сэвен. Он закрывает глаза руками и качается взад-вперед. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!
Я тоже хочу кричать – просто не могу.
– Не понимаю, – говорит Крис. – Он же убил Халиля. Значит, должен сесть…
– Такие, как он, никогда не садятся, – бормочет Кения.
Сэвен быстро вытирает лицо.
– Да пошло оно все. Старр, делай что хочешь, я с тобой. Хочешь что-нибудь поджечь – давай подожжем, только скажи.
– Чувак, ты сдурел? – хмурится Крис.
Сэвен оборачивается.
– Ты не врубаешься, так что заткнись. Старр, чего ты хочешь?
Чего угодно. Всего. Кричать. Рыдать. Блевать. Кому-нибудь вписать. Что-нибудь сжечь или бросить.
Меня напичкали ненавистью, и теперь я хочу всех отыметь, хоть и не знаю, как именно.
– Чего-то, – говорю я. – Протестовать, бунтовать, мне пофиг…
– Бунтовать? – повторяет Крис.
– Так держать! – Деванте протягивает мне кулак. – Вот это я понимаю!
– Старр, подумай, – продолжает Крис. – Это ведь ничего не решит.
– Мои слова тоже ничего не решили! – огрызаюсь я. – Я все сделала правильно, и это ни хрена не помогло. Мне угрожают, копы издеваются над моей семьей, кто-то обстрелял мой дом… Мы столько всего пережили – и ради чего? Ради правосудия, которого Халиль так и не получил? Им насрать. Ну и ладно. Мне тоже теперь насрать.
– Но…
– Крис, мне твое одобрение не нужно, – говорю я с комом в горле. – Просто попытайся понять, что я чувствую. Пожалуйста.