Лежа в кузове, Деванте трет глаза руками и извивается в агонии.
– Дерьмо! Вот дерьмо!
– Бри, дай ему молока, – кричит Гун в заднее окно.
Молока?
– Кончилось, дядь, – отвечает девушка в бандане.
– Черт! – шипит Гун. – Держись, Ванте.
По моему лицу текут слезы с соплями. Глаза почти онемели от жжения.
Пикап замедляется.
– Подберите пацана, – просит Гун.
Двое парней в банданах хватают за руки какого-то малыша и затаскивают его в кузов. С виду ему лет тринадцать. Футболка у него вся в копоти; он кашляет и судорожно дышит.
Я тоже никак не могу перестать кашлять, и ощущение такое, будто я пытаюсь отхаркнуть раскаленные угли. Мужчина в рубашке и галстуке протягивает мне влажный платок.
– Приложи его к носу и подыши, – объясняет он. – Должно стать полегче.
Благодаря платку мне удается глотнуть немного чистого воздуха. Я отдаю его Крису, он дышит и передает сидящему рядом Сэвену, а тот, тоже подышав, передает дальше.
– Как видишь, Джим, – говорит мужчина, глядя в камеру, – сегодня на улицы вышло много молодых людей, причем не только чернокожих, но и белых.
– Теперь я представитель всей своей расы, да? – шепчет мне Крис, прежде чем вновь зайтись кашлем. Я бы посмеялась, если бы мне не было так больно.
– Вдобавок есть люди вроде этого джентльмена, которые ездят по району и помогают чем могут, – продолжает белый мужчина. – Водитель, как вас зовут?
Латиноамериканец наводит камеру на Гуна.
– Нанья, – говорит Гун.
– Спасибо, что подвезли нас, Нанья.
Бли-и-и-и-ин. Теперь я поняла, почему он кажется таким знакомым. Это известный репортер с одного из национальных телеканалов, Брайан какой-то.
– Ранее эта молодая девушка сделала очень сильное заявление, – продолжает репортер, и камера нацеливается на меня. – Вы и правда тот самый свидетель?
Я киваю. Смысла скрывать уже нет.
– Мы засняли вашу речь. Может быть, вы хотите сказать нашим телезрителям что-нибудь еще?
– Ага. Все это полнейший бред.
Я снова начинаю кашлять, и репортер оставляет меня в покое.
В перерывах между неистовым морганием я вижу, во что превратился мой район. Все больше танков, все больше экипированных копов, все больше дыма. Фонари погасли, и от кромешной тьмы район отделяют лишь сполохи огня. Предприятия грабят, и не тронуты из них лишь те, окна которых заколочены и помечены надписью «Собственность чернокожих». Люди выбегают из «Уолмарта» с охапками товаров, как муравьи из муравейника.
В конце концов мы выезжаем на бульвар Магнолий, и я с облегчением выдыхаю, позабыв о боли в легких. Наш магазин цел. Его окна тоже заколочены, и на них, как и везде, написано: «Собственность чернокожих» – словно кровью агнца, защищающей от чумы. Улица еще не потеряла вид. Единственное здание с разбитыми окнами – это винная лавка, на которой нет метки «Собственность чернокожих».
Гун останавливается возле нашего магазина. Выпрыгнув из машины, он подходит к кузову и помогает всем вылезти.
– Старр, Сэв, у вас есть ключи?
Я нахожу у себя в кармане ключи Сэвена и бросаю их Гуну. Он пробует все по очереди, пока замок не поддается.
– Сюда!
Все, включая оператора и репортера, заходят в магазин. Гун и один из парней в бандане берут Деванте под руки и ведут его внутрь. Судя по всему, папы здесь нет.
Я сажусь на пол и падаю на живот, быстро моргая. Глаза по-прежнему горят и слезятся.
Гун усаживает Деванте на лавку для пожилых клиентов, потом бежит к холодильнику и вскоре возвращается с трехлитровой бутылкой молока. Он льет его Деванте на лицо, и тот на несколько мгновений становится белым. Он кашляет и плюется. Гун льет еще.
– Хватит! – вопит Деванте. – Ты меня сейчас утопишь!
– Зато готов поспорить, что глаза у тебя больше не болят, – парирует Гун.
Тогда я наполовину ползу, наполовину бегу к холодильникам, беру бутылку и лью молоко себе на лицо. За считанные секунды мне становится легче.
Остальные тоже следуют моему примеру, пока оператор снимает происходящее на камеру. Пожилая дама пьет молоко прямо из пачки, а парень (судя по возрасту, студент) лежит, уткнувшись лицом в стекшую на пол лужицу, и с трудом ловит ртом воздух.
Когда людям становится легче, они уходят. Гун берет несколько пачек молока и спрашивает:
– Эй, можно я возьму это с собой? Вдруг понадобится кому-нибудь на улице.
Сэвен кивает, протягивая молоко.
– Спасибо, братишка. Если снова увижу вашего батю, скажу ему, что вы здесь.
– Ты видел… – Я кашляю и пью молоко, силясь погасить пламя внутри. – Ты видел нашего папу?
– Ага, совсем недавно. Он вас искал.
Вот дерьмо.
– Сэр, – обращается репортер к Гуну, – мы можем поехать с вами? Мы бы хотели еще поснимать район.
– Без проблем, брат. Запрыгивайте в кузов. – Он поворачивается к камере и изображает пальцами букву «К». – Короли Кедровой Рощи, детка! Короны на бошки – и адьес!
Это клич Королей. Что ж, если Гуну хочется показывать гангстерские знаки в прямом эфире – его дело.
Вскоре все уходят, и мы остаемся в магазине одни. Сэвен, Крис и я сидим в луже молока, прижав колени к груди, а Деванте лежит на старческой лавке, свесив с нее руки и ноги и жадно глотая молоко.
Сэвен достает из кармана мобильник.
– Черт, телефон сдох. Старр, твой у тебя с собой?
– Ага.
Мне пришла куча голосовых сообщений и тонна эсэмэс, большая часть из которых от мамы. Сначала я включаю голосовую почту. Все начинается спокойно – мама говорит: «Старр, малыш, позвони, как только это получишь, ладно?» Однако вскоре ее сообщения превращаются в «Старр Амара, я знаю, что ты меня слышишь. Позвони мне. Это не смешно» и в «Ну все! Ты зашла слишком далеко. Мы с Карлосом выходим из дому, а ты моли Господа, чтобы мы тебя не нашли!» В последнем сообщении, отправленном несколько минут назад, мама сердито кричит: «Ага, значит, ты мне не перезваниваешь, но зато руководишь протестами, да? Мама сказала, что видела по телевизору, как ты толкаешь речи и бросаешься в копов слезоточивыми гранатами! Богом клянусь, если не перезвонишь – я тебя убью!»
– Мы по уши в дерьме, чуваки, – бормочет Деванте. – По уши в дерьме.
Сэвен смотрит на часы.
– Черт, нас не было часа четыре.
– По уши в дерьме, – повторяет Деванте.
– Может, скинемся вчетвером и купим квартирку в Мексике? – предлагает Крис.
Я качаю головой.
– Мама нас из-под земли достанет.
Сэвен скребет лицо. Молоко засохло и скукожилось коркой.
– Ладно, надо их набрать. Если позвоним отсюда, номер определится и мама поймет, что мы не врем и правда в магазине. Это ведь поможет?
– Три часа назад, может, и помогло бы, – бормочу я.
Сэвен поднимается и подает нам с Крисом руки. Потом помогает встать Деванте.
– Пойдемте. Только старайтесь говорить с раскаянием в голосе, ясно?
Мы направляемся было к папиному кабинету, но тут скрипит входная дверь. Что-то с грохотом падает на пол.
Я оборачиваюсь. Бутылка с горящим куском ткани…
В-в-ву-у-ух! Магазин вспыхивает оранжевым. Все вокруг обдает волной жара, словно сюда рухнуло солнце. Потолок лижут языки пламени. Огонь блокирует дверь.