Ясное дело, папа о Крисе ничего не знает. Мы вместе уже год. Сэвен в курсе – он познакомился с Крисом в школе, а мама поняла, потому что, когда я остаюсь у дяди Карлоса, Крис постоянно приходит в гости под предлогом дружбы. Однажды мама и дядя Карлос застукали нас за поцелуем и сказали, что взасос друзья не целуются. Никогда не видела, чтобы Крис краснел так, как в тот раз.
В общем, мама с Сэвеном не против, что я встречаюсь с Крисом. Хотя, если бы моя судьба зависела от брата, он бы давно отправил меня в монастырь. Ну да все равно. А рассказать папе у меня кишка тонка. И не потому что он запрещает мне встречаться с парнями. Главная причина в том, что Крис – белый.
Поначалу я думала, что и маму это возмутит, но она сказала только: «Если он не бандит и хорошо с тобой обращается, пусть будет хоть в крапинку».
Правда, от папы такого не дождешься. Он постоянно ворчит, мол, Холли Берри[24] всем своим видом показывает, что со своими у нее и быть ничего не может и как это ужасно. Всякий раз, узнавая, что чернокожие встречаются с белыми, он заключает, что они ненормальные. Не хочу, чтобы он и обо мне думал так же.
К счастью, мама папе ничего не сказала. В такие вещи она не лезет. Мой парень – значит, мне и рассказывать.
Миссис Рукс уходит, и через пару секунд колокольчик звенит снова. В магазин важно заходит Кения. На ней, как всегда, крутые кроссы – найки «Базука Джо»[25]. В моей коллекции таких пока нет.
Она идет по рядам в поисках привычных покупок.
– Привет, Старр. Привет, дядя Мэверик.
– Привет, Кения, – отвечает папа, хотя он ей не дядя, а отец ее брата. – Все хорошо?
Она возвращается с гигантской пачкой острых «Читос» и «Спрайтом».
– Ага. Мама спрашивает, у вас ли ночевал мой брат.
Вечно Кения называет Сэвена своим братом, как будто он принадлежит ей одной. Ужасно бесит.
– Скажи маме, что я чуть позже ее наберу, – отвечает папа.
– Лады. – Кения расплачивается и выразительно смотрит мне в глаза. Потом еле заметно кивает в сторону.
– Пойду подмету между рядов, – говорю я папе.
Взяв метлу, я направляюсь к полкам с фруктами и овощами в конце магазина. Кения следует за мной. На полу валяются виноградинки – свидетельство того, что красноглазые парни дегустировали виноград перед покупкой.
Не успеваю я взяться за дело, как Кения произносит:
– Я слышала про Халиля, Старр… Мне очень жаль. Ты в порядке?
Я с трудом киваю.
– Я просто… просто не могу в это поверить, понимаешь? Мы с ним давно не виделись, но…
– Все равно больно, – заканчивает за меня Кения.
– Да.
Черт, я чувствую, как к глазам подступают слезы. Я не буду плакать, не буду плакать, не буду…
– Я вроде как даже надеялась, что зайду сюда, а он тут, – шепчет Кения. – Как раньше. Стоит в своем отвратном фартуке и рассовывает продукты по пакетам.
– В зеленом, – бормочу я.
– Ага, и увлеченно затирает, что женщинам нравятся мужчины в униформе.
Я смотрю в пол. Если сейчас заплачу, то, наверное, уже не смогу остановиться.
Кения открывает «Читос» и протягивает мне. Старое доброе заедание эмоций.
Я засовываю руку в пачку и беру пару чипсин.
– Спасибо.
– Не вопрос.
Мы стоим и жуем.
Халиль должен стоять и жевать с нами.
– Так, э-э-э… – хрипло начинаю я. – Что там у вас вчера было с Деназией?
– Подруга. – В голосе Кении вдруг вспыхивает столько энтузиазма, словно ей ужасно не терпелось поделиться этой историей. – До суматохи Деванте сам ко мне подошел и попросил у меня номер.
– А он разве не парень Деназии?
– Ты что! Деванте себя ограничивать не станет. Но Деназия все равно к нам подошла и стала выкобениваться. Потом начали стрелять, и мы с ней обе выбежали на улицу… А там я дала ей в морду. Было жесть как смешно, жаль, ты этого не видела!
Лучше бы я видела это, чем Сто-пятнадцать. Или Халиля, вперившего взгляд в небо.
Или лужу крови.
Живот снова скручивает.
Кения машет рукой у меня перед глазами.
– Эй, все хорошо?
Я моргаю, и Халиль с копом исчезают.
– Да, все нормально.
– Точно? Что-то ты совсем притихла.
– Точно.
Она перестает допытываться и посвящает меня в подробности второго раунда мести, запланированной для Деназии.
Вскоре папа зовет меня к кассе. Когда я подхожу, он вручает мне двадцатку.
– Возьми мне у Рубена говяжьих ребрышек. А еще…
25