Антон Рыбин, в числе прочих, участвовал в допросах уцелевших участников «винного мятежа» и знал, кому именно было выгодно это «разрушение основ». При этом ему открылись такие бездны предательства и порока, что человек с более слабой психикой не выдержал бы и наложил на себя руки. Провокатор, он все равно остается врагом пролетариата, даже если работал он не на царскую охранку, а на французскую, британскую или на американскую разведку… Куда там тайнам нилусовских «Сионских мудрецов»… Антон увидел воочию — какой змеиный клубок представляли собой «птенцы Троцкого», приехавшие в Россию для разжигания «мирового пожара». Хорошо, что на них нашлись «пожарные», которые пулеметами, словно огнетушителями, загасили троцкистско-свердловскую нечисть.
Но в Мурмане все было еще впереди. И он, товарищ Рыбин, должен будет очистить от этой скверны Советский Север, как товарищ Дзержинский сейчас очищает Петроград и центральные губернии.
А Самохин, привалившись спиной к вибрирующему борту вертолета, думал о том, жив ли его товарищ и соратник по партии гальванный унтер Петрухин. И если цел, то именно с него и начнется все его комиссарство. Сейчас, когда после побед под Моонзундом и Ригой партия большевиков перестала ассоциироваться у многих с наклеенным на нее ярлыком предателей и германских шпионов, пришла пора расширения рядов партии за счет вступления в нее сочувствующих рабочих «от станка», матросов, солдат и даже офицеров. Новый этап развития партии большевиков, когда она из оппозиционной превратилась в правящую, требует от нее и новых методов работы с людьми. Попытка же увеличить численность за счет так называемых «партий-попутчиков», предпринятая летом этого года, не дала большевикам ничего, кроме новых проблем. Попутчики, они и есть попутчики, и союз с ними временный, до того самого момента, когда логика политического развития неумолимо сделает их непримиримыми врагами.
И кажется, что такой момент настал. Кто-то из новых оппозиционеров кричит об узурпации Сталиным власти, кто-то о том самом «сломе до основания», оборонцы и сторонники революционной войны возмущаются «позорным миром», а эсеры вопят, что Декрет о земле нагло украден из их партийной программы… А может, все дело в том, что эти люди умеют только разрушать и совсем не желают строить. Это, конечно, печально, но в первую очередь для них же самих. Ибо если враг не сдается, то его уничтожают. В этом Самохин был полностью согласен с товарищем Сталиным.
О чем думал товарищ Молотов после того, как справился с первыми приступами тошноты? Может, о том, что в далеком северном краю все настолько еще голо и пусто, что именно там проще всего будет построить новую жизнь, превратив Мурман в витрину социализма и новых, братских отношений среди граждан Советской России.
Во время беседы, которая состоялась вчера глубокой ночью, товарищ Сталин сказал, что все предстоит делать буквально с нуля. И царское и Временное правительства успели лишь организовать примитивный порт, пригодный для выгрузки грузов с пароходов прямо на берег, и в авральном режиме построить одноколейную железную дорогу до Питера. Все же остальное, необходимое для того, чтобы Мурманск стал крупным морским и рыбным портом, центром советского Заполярья, промышленным городом, теперь предстоит сделать большевикам. Для этого надо не только удержать на месте тех рабочих и инженеров, которые уже трудятся на Севере, но и привлекать к делу все новые и новые трудовые резервы. Работы не просто много, ее очень много. Но она должна быть сделана. В противном случае первое в мире государство победившего трудового народа будет смято окружающими его международными империалистами…
Итак, люди думали. Каждый о своем. А что им еще оставалось делать, когда вокруг все ревет, гремит, когда невозможно разговаривать, и снаружи не видать не зги. А железная стрекоза несется в этой мути, рассекая облачную кашу, навстречу какой-то, только ей ведомой цели.
Часа через полтора полета нижний край облачности рассеялся, стал приподниматься, и по странному совпадению в иллюминаторах левого борта среди белых клякс на несколько минут показался порт Ревеля, корабли, причалы и на самом горизонте город. Но это наваждение мелькнуло и пропало, смытое очередной белесой мутью. А когда облака разошлись в следующий раз, то внизу уже были только серые седые волны зимней Балтики.
Вертолет, снижаясь, приближался к своей цели. Впереди показались серые черточки кораблей Особой эскадры, крейсировавшей примерно в шестидесяти милях южнее города Або. Тут уж всех пассажиров будто магнитом повыдирало из их кресел. Такого зрелища пропустить не хотел никто. Все они, кое-как держась на ногах от тряски, столпились за открытой дверью в пилотскую кабину, жадно вглядываясь в ни на что не похожие боевые корабли. К одному из них, огромному, словно плавучий ипподром, и направился их снижающийся вертолет.