Остряк подал ей руку, помогая выбраться. К воротцам дома, украшенным резьбой, вела дорожка, вымощенная отшлифованным камнем.
Они подошли, и тут… раздалась мелодичная музыка, какая бывает в музыкальных табакерках, и створки дверей сами собой распахнулись настежь, словно приглашая войти.
— У вашего босса изощренная фантазия, — бодрясь, сказала Маргарита.
— Не спорю, он изобретателен, — подтвердил остряк. — Это у него врожденное.
— Н-да. Любопытно, как тут поступают с похищенными. Видимо, пытают под нежную музыку? Гендель бы очень для этого подошел.
— Увидите сами.
Ответ, понятно, ее ничуть не успокоил.
Сейчас эти механические двери захлопнутся за нею, бренча издевательскую музычку. И она больше не выйдет на свободу: наверняка запоры тут с секретом, как и в машине.
Всего шаг отделяет Маргариту от неволи в темном сыром подземелье. Бандиты ее подталкивают, и она уже заносит ногу, чтобы сделать роковой шаг через порог, но тут…
Тут на просеке появляется знакомый джин с тонированными стеклами. Он мчит на полной скорости, кочки и ухабы ему нипочем.
Джип резко тормозит, и, конечно, из него выскакивает Георгий.
— Я вас выследил, мерзавцы! — кричит он бандитам и расшвыривает их в разные стороны.
Подхватывает Маргариту, везет ее прочь из этого дьявольского местечка, такого обманчиво-красивого.
За ними — погоня, слышны выстрелы, но кто на свете может настичь Георгия Кайданникова!
Не обольщайтесь, Маргарита Солнцева. Не принимайте желаемое за действительное!
В конце просеки стоит лишь грязный «жигуленок», и никого, кроме двух похитителей, нет на поляне.
Вас легонько подталкивают, и вы вынуждены сделать роковой шаг через порог…
Ее провели по пышным, ворсистым ковровым дорожкам. «Специально выстелили пол, чтобы заглушать звук шагов и подкрадываться к жертве неслышно, ошеломляя внезапностью, — со страхом думала Маргарита. — У этого босса действительно изощренная фантазия. Сергей никогда бы не додумался до такого утонченного садизма».
Свет в помещениях был приглушенный и разноцветный: вместо обычных прозрачных окон — искусные витражи, похожие на розетки средневековых соборов.
«Наверное, так удобнее для допросов. Радужный свет расслабляет и заставляет «расколоться». А если человек все равно не выкладывает нужных сведений — вот уж тогда-то ему в лицо направляют яркую лампу. Но у меня выпытывать нечего, я не посвящена в тайны мафии. А если в это не поверят? Подумают, что я просто скрываю секреты Сергея? Известно ведь, сколь мы были близки».
Чем красивее было вокруг — тем страшнее становилось Маргарите.
Хорошо, что здесь хотя бы не было раздражающих запахов: по анфиладе комнат летал легкий хвойный сквознячок, впорхнувший сюда из соснового бора.
«Проветривают. Представляю, какая затхлость у них в подвале. А вдруг там еще и крысы». — Маргарита содрогнулась.
Еще одна дверь распахнулась перед ней сама собой: на этот раз — застекленная, тоже с витражом, как и окна.
Взору Маргариты открылась комната. Это был кабинет. В отличие от других помещений светлый и просторный, вместо штор — легкие строгие жалюзи. Белые стены представляли приятный контраст с черной конструктивистской мебелью. Всевозможная техника повсюду — от компьютера до прозрачной современной кофеварки. Ничто тут не напоминало о готике, все было принадлежностью двадцатого, а может, и двадцать первого века.
«Допрашивают, видно, с комфортом, — неприязненно подумала Рита. — Записывают показания на пленку и заносят данные в компьютер. Как говорится, служба быта на высоте».
Часть комнаты была отгорожена легкой ширмой на колесиках, как в жилищах японцев. Словно в теневом театре, этот полупрозрачный экран заслонял сидящего за столом человека.
«Наверное, сам босс. Прячет лицо, не желает светиться. Чтобы я потом его не опознала… Это хороший знак: выходит, у меня есть шанс выбраться отсюда живой».
Но ширма отъехала в сторону. Босс вовсе не думал скрываться и маскироваться. Он встал и шагнул ей навстречу.
И это был Георгий.
Глава 10
ЦВЕТ КОРОЛЕВСКОЙ МАНТИИ
Будь он неладен, проклятый токсикоз. Тошнота поднималась к горлу и мешала думать. А подумать было о чем.
Ситуация оказалась столь ошеломляющей, неординарной, неожиданной, что сознание отказывалось принять ее. Невозможно проанализировать абсурд, он не подчиняется законам логики.