Маргарита учащенно дышала, пытаясь справиться с дурнотой. А Георгий переводил взгляд с нее на изувеченного шпика-остряка, на хромающего шофера.
— Вы уже познакомились? — спросил он. — Это мои друзья.
— Ты хотел сказать — твои наемники?
— Нет, друзья. Настоящие, верные друзья. Оба, кстати, замечательные физики.
— А! Тогда, босс, прикажи своим наемникам… Ах извини, попроси своих верных друзей принести нашатырного спирта. У них в аптечке имеется.
Георгий кивнул — и друзья-физики исчезли так же быстро и послушно, как настоящие наемники, выполняющие приказ шефа.
Маргарита Солнцева и Георгий Кайданников — настоящий Георгий Кайданников, а не Юрасик — остались наедине.
Как жадно Маргарита ждала этой минуты, как мечтала о ней — а в реальности их встреча поставила ее в тупик. Нынешняя выходка этого непредсказуемого человека превосходила все предыдущие. Она была самой шокирующей, самой жестокой. И если за прежние коленца ей хотелось отомстить, расплатиться той же монетой, расквитаться, то теперь, наоборот, охватило оцепенение.
На этот раз Львица даже не выпустила когтей, погрузившись в полную апатию.
К такой реакции и Георгий, видно, оказался не готов. Ждал бурной сцены, криков, обвинений, взрыва страстей. А перед ним стояла неподвижная, равнодушная женщина, причем равнодушие было на сей раз не показным.
Он сделал попытку оправдаться:
— Я украл тебя, потому что… Потому что не могу без тебя жить. Совсем не могу. Ни минуты.
Она не ответила.
— Я всегда хотел завоевать тебя, победить — и не мог. Ты вечно ускользала.
Вновь лишь молчание было ему ответом.
— Рита! Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя, и всегда любил, с первой встречи, с первого взгляда!
На этот раз она отозвалась — устало, обессиленно, без тени радости:
— Что-то новенькое в криминальной практике. Похититель объясняется в любви заложнице.
Он опустил голову:
— Кажется, я совершил непростительную глупость.
Она не сказала ни «да», ни «нет». Поинтересовалась только:
— Когда же принесут нашатырный спирт?
День разгорался — а Рита спала. Она отказалась от предложенного завтрака, только глотнула минеральной воды и отключилась прямо в кресле, в готической гостиной, пробормотав слабым голосом:
— Оставьте меня в покое, пожалуйста.
И ее оставили в покое.
Радужный свет из разноцветных витражей падал на ее лицо и руки, и рождалось ощущение, что оранжевый отблеск согревает, а зеленый — холодит. И щекочут, перемешиваясь, желтый с фиолетовым.
И еще какой-то луч непонятной природы пробегал по ее телу, тревожа и лаская.
Когда-то знакомые художники рассказали ей, что существует невидимый цвет под названием «мадженто». Он не улавливается глазным хрусталиком, но воздействует на сетчатку, да и на организм в целом. А главное — он проникает в человеческую душу.
— Ну какой же он, какой? — допытывалась она.
— Словами не опишешь. Он есть у цветущего персика и цветущего граната. И еще — его излучает королевская мантия.
— Розово-оранжевый? Пурпурный? Красно-кирпичный? Какой?
— И то, и другое, и третье. Вернее — вокруг и того, и другого, и третьего. Как ореол, как аура.
— Посмотреть бы…
— На него долго смотреть опасно. Это цвет царственности и величия. Кто живет среди этих оттенков продолжительное время — начинает мнить себя выдающейся личностью. Избранным.
— Вот и хорошо, — сказала она тогда. — Избранные не стали бы мелочиться. Были бы цельными. И совершали крупные поступки. Мне нравится цвет мадженто!
Теперь, сквозь сон, она ощущала, как невидимый, но желанный мадженто — цвет лепестков персика и королевской мантии — просачивается сквозь витражи и скользит по ее коже. И она, Маргарита Солнцева, становится цельной, становится самой собой. Львицей. Королевой.
А ведь едва не раздробилась на куски в последнее время, едва не растерялась перед житейскими проблемами, едва не рассыпалась, как серая крупа-перловка, под натиском непредвиденных событий.
Едва не стала несчастной.
Потому что для Маргариты оказаться мелкой и обыкновенной означало отречься от себя.
Опасный цвет мадженто. Целительный мадженто. Совершенно необходимый для жизни цвет.
Он превращал женщину — в Женщину. Он возносил ее на пьедестал.
Но исходило это излучение вовсе не от готических витражей.
Так действовал на Маргариту направленный на нее взгляд Георгия.