Восхищенный и любящий.
Ее не посетили сны. Она, измученная и равнодушная, еще сама не понимала, что отныне самые прекрасные сновидения начинают претворяться в реальность.
…Проснулась Рита не в сыром затхлом подвале и не в камере пыток, хотя в помещении и звучала нежная музыка Генделя.
А где же?
Не в том кресле, в котором задремала.
И не у себя дома.
Или все-таки у себя?
Как странно. Комната вроде бы чужая, но… почему на окнах легкие голубые занавески, точно из такой же ткани, какую она сама недавно выбирала в драпировочном ателье?
Занавески колышутся под ветерком, как небесные паруса. Но за ними приоткрываются не шумозащитные рамы, а резные ставни, распахнутые створками наружу, прямо в сосновый бор.
Лежит она не в кресле, а в мягкой постели, заботливо укрытая невесомым пуховым одеялом — тоже точно таким же, как в ее собственной квартире.
Рядом — трюмо, на подставке которого выстроились разнообразные баночки, флакончики и пуховки, необходимые женщине для приведения себя в порядок.
Перед зеркалом — удобный пуфик. И больше в комнате никакой мебели нет.
Что это все значит?
Стала припоминать.
Похищение.
Интеллигентные бандиты, Которые не хамят, даже когда им в кровь разбивают лицо. Нет, не бандиты: верные друзья-физики.
Друзья Георгия Кайданникова.
А вот и он сам. Вошел не нахально, а с робким стуком:
— Можно?
Маргарита только пожала плечами:
— Зачем спрашивать? Я тут не хозяйка.
— Нет, именно ты тут хозяйка.
— То есть?..
— Этот дом — для тебя. Специально для тебя. В моем вкусе здесь один только рабочий кабинет. Все остальное я подбирал так, чтобы тебе понравилось.
— Что-то я не очень понимаю, извини.
— А ты расслабься. И поймешь.
Рита расслабилась.
И тут же мужская рука коснулась ее каштановых волос. Осторожно коснулась, бережно.
Сразу стало не нужно что-либо понимать.
Близость любимого. Он рядом. Он с ней.
И пусть Георгий поступил грубо, глупо — все это уже неважно. Не имеет никакого значения.
Горячая волна мужской энергии исходит от него. Это энергия любви. Этой силе можно довериться, ей можно доверять. И погрузиться в нее всем своим существом.
Всем существом, полностью: и душой, и… телом.
Только тут она обнаружила, что на ней — кружевная ночная сорочка из батиста — точно такая же, как ее собственная.
Костюм, в Котором Рита была в ресторане, куда-то исчез.
Надо бы рассердиться, хоть для вида:
— Ты меня раздел? Без спросу!
— Я спрашивал, но ты не просыпалась. Только бормотала «оставьте в покое» да «оставьте в покое».
— Ну и оставил бы.
— Не волнуйся, я сделал это аккуратно. И… не позволил себе лишнего. Твоя одежда была вся в крови: неплохо ты разукрасила моих ребят.
— Поделом.
— Отлупи лучше меня. Это я их надоумил.
— Лень.
— Тогда… познакомь со своими братьями, а?
— Надо бы. Небольшое воспитательное мероприятие тебе не помешает.
Снова перепалка. Ну что за характеры у обоих? Опять как журавль и цапля.
Однако журавль, кажется, сдается первым:
— Согласен, пусть меня выпорют. Если хочешь — можно публично. К примеру, в вашем казино. Только, я думаю, ты на такое не пойдешь.
— Это еще почему?
— Из гордости.
— При чем тут моя гордость? Пороть-то будут тебя.
— Ну как же! Кругом же станут говорить: «Мужа Маргариты Александровны отстегали!»
— Какого мужа?!
— Георгия Васильевича Кайданникова.
Давно Маргарита так не хохотала! Даже когда братья воспитывали шпиков-физиков.
Ну, Георгий! В своем репертуаре! Выходит, он делает ей предложение?
А ведь… кажется, правда делает?
Маргарита резко замолчала. Ей снова стало страшно. Что, если это и есть изощренная пытка под музыку Генделя? Что, если она поверит — а он возьмет да и посмеется? Скажет — разбежалась, мол, губенки раскатала. Губозакаточную машинку купи.
Нельзя ему верить! Ведь он уже не раз доказал: для него личная свобода превыше всего. Он никогда не женится. Просто играет с ней в очередные кошки-мышки.
Рита сжалась — беспомощная, застигнутая врасплох. Да еще и раздетая, что было особенно унизительно. В ночной сорочке не развернешься и не уйдешь, гордо хлопнув дверью.
Но похититель иначе объяснил себе ее молчание:
— Ты хочешь сказать — зря я разбежался? Губенки раскатал? Ладно, куплю губозакаточную машинку. Прости.
Он поднялся, чтобы выйти. Он-то был одет и мог это сделать.
— Постой!
Уходит, уходит, какой ужас! Пусть издевается, пусть насмехается, она стерпит любую выходку, только бы не ушел! Она больше не перенесет этих его вечных исчезновений!