— Постой же, останься!
— Зачем?
— Повтори, что ты только что сказал.
— Про губозакаточную машинку.
— А перед этим?
— Про публичную порку.
— Кого должны выпороть?
— Одного идиота. Идеалиста. Мечтателя. Журавль, точно журавль. Упрямый, длинноногий.
Но Маргарита больше не желает быть цаплей.
Она — Львица.
— Хорошо, мечтателя. Тогда скажи: о чем он размечтался?
— Какая разница! Все равно не сбудется…
— А все-таки!
Он вернулся, присел. Но не на кровать, а поодаль — на пуфик возле зеркала.
— Рита… Риточка, Королева Марго. Самая изумительная из всех женщин. Если бы знала, как тяжело находиться рядом с тобой. Просто пытка.
Интересно. Выходит, это его пытают, а не ее. Под музыку Генделя.
— Почему пытка?
— Потому что… Ты ведь все равно не согласишься стать моей женой.
Ну что ж, последний всплеск львиной гордости — перед тем, как окончательно сдаться:
— А разве ты мне предлагал?
— А разве нет? Я же сказал: мужа Маргариты Александровны…
— А у самой Маргариты Александровны ты спрашивал согласия?
— Рита, перестань. Мне больно, понимаешь?
— А ты спроси: согласна ли?
— Я спрашиваю.
О Господи, ну никак он не может перебороть себя! Сказать просто, по-человечески: «Я люблю тебя, стань моей женой!»
Вместо этой простой фразы Георгий произнес другую:
— Пожалуйста, пойдем, я покажу тебе кое-что.
— Ну хорошо, — вздохнула она и встала. Возле кровати для нее были приготовлены золотые турецкие шлепанцы с загнутыми кверху носами. Рита сунула в них ноги — как раз ее размер.
Они вышли в соседнюю комнату, посреди которой стоял круглый стол. Ореховый. Инкрустированный. Точно как в ее квартире.
А посреди стола — простая керамическая кружка, как для пива.
Но в кружке — не пиво. В кружке — букетик скромных розовых маргариток.
— Вот, — произнес Георгий, — цветы. Маргаритки. В честь твоего имени…
— Солнце мое… Рита…
— Гера… Любимый.
— Повтори!
— Любимый. Гера.
— Чудо мое. Волшебница…
— Ты больше не уйдешь?
— Куда? Кругом лес.
— Знаю: без компаса не выбраться.
— У меня нет компаса. Где север, где юг — непонятно…
Непонятно, где север, где юг, потому что они лежат в объятиях друг друга в круглой готической башенке, узкие окошки которой выходят на все четыре стороны света.
Прямо на полу, застеленном золотистыми звериными шкурами.
— Что это были за звери?
— Львы.
— Жалко их.
— Что поделаешь — судьба.
Сегодня Георгий был скорее нежным, чем страстным. В их любви было меньше дикости, чем обычно. Зато больше мягкости и ласки.
И они могли разговаривать.
— Братья тебя искали. Но им дали адрес какого-то Юрасика.
— Какой у меня может быть адрес? Тут лес, не город.
— Есть адрес: волшебная страна, сказочный замок…
— Хорошо тебе?
— Еще бы!
— А так?
— О… осторожнее…
— Я буду осторожен.
Все-таки Маргарита не позволяла себе расслабиться полностью. А вдруг потеряет контроль и проболтается о будущем ребенке.
И тогда все может разрушиться. Сказка завершится печально, вопреки всем концепциям филологов-фольклористов.
Она ведь не забыла, как Георгий однажды пренебрежительно и даже неприязненно высказался насчет пеленок и ползунков. Они связывают человека, а для Кайданникова свобода так важна…
Маргарита не могла его осуждать: еще недавно и сама глядела на младенцев с брезгливостью. До тех самых пор, пока новая жизнь не зародилась у нее под сердцем.
У нее ведь имелось сердце, живое, настоящее и любящее, не то что у ледяной царевны-королевны, ради которой влюбленные спускались к центру Земли за раскаленной лавой.
У нее — сердце женщины. Матери.
У него — сердце мужчины. Завоевателя, а вовсе не заботливого отца.
А потому — нельзя проговориться. Нельзя нарушить привычный для него ритм сердцебиения.
Георгий ничего не должен знать.
— Я буду осторожен, очень осторожен, — еле слышно шепчет он. — Ведь я все знаю…
— Что знаешь?
— У нас будет мальчик, правда? Это для него — голубые занавески? Как паруса? Мальчишечьи паруса.
Маргарита стонет — но не от боли, а от счастья. И уже не слышит — нет, совсем не слышит, как любимый спрашивает ее:
— Ты станешь моей женой? Ответь же, станешь? Я люблю тебя!