Зелёные огоньки светляков двигались в тёмном воздухе, сверкали в придорожной траве и кустах.
Возле Полежаева шли, еле слышно переговариваясь, два солдата, Емельянов и Григорьев, оба из одной деревни. Перед боем разговор у них был всегда один и тот же: Емельянов просил, если его убьют, чтобы Григорьев продал оставшиеся после него вещи, а деньги послал матери и братьям; Григорьев просил, если его убьют, чтобы то же самое сделал Емельянов.
Рядом с колонной весело бежал большой чёрный пёс. Он пристал к батальону полгода назад и постоянно сопровождал солдат в походах. Пса так и звали — Приблуд.
Через час пути дорога круто взяла вверх, с каждой верстой делаясь круче и у́же.
Двигались медленнее, каждый шаг давался с трудом. Ночной воздух холодил вспотевший лоб, но спина и плечи под шинельной скаткой, сумкой и ружейным ремнём были горячи и мокры от пота.
Время от времени по тихому свистку командира приходилось бежать вперёд, что есть силы толкать плечом застрявшую на подъёме пушку, или наоборот — приотставать и вместе с обозными втягивать на крутизну тяжело нагруженную повозку.
По правую сторону дороги был обрыв, камни из-под колёс, срываясь, сыпались туда с долгим шумом.
Лохматый Приблуд, двигаясь сильными, упругими прыжками, то мчался в голову колонны, к артиллеристам, то возвращался назад, чёрной тенью пробегая мимо, глаза его горели в темноте зелёными светляками. Обозные лошади Приблуда не любили, при появлении его всхрапывали и мотали головой, а ездовый солдат, шёпотом ругаясь, норовил достать пса кнутом.
Стало светать. Небо побледнело, на нём неярким розовым кругом задержалась луна. Утренний ветерок легко зашумел в кустарнике. Слева от дороги стали различимы невысокие уступы камней, узкие поляны между ними, серые в раннем утреннем свете, старое кривое дерево дикой груши посреди поляны; справа — неровный край оврага.
Впереди раздалось несколько выстрелов, по высокому протяжному звуку Полежаев угадал горские винтовки: русские ружья били глуше. Наверно, посты, охранявшие аул, заметили передовых дозорных.
Теперь медлить было нельзя; главное — ударить внезапно. Командир вынул шпагу из ножен, приказал: «За мной!» — солдаты, на бегу снимая ружья, бросились за ним в гору. Полежаеву казалось: ещё немного — и недостанет сил бежать, глотки холодного воздуха разрывали грудь, но не приносили облегчения. И когда стало совсем невмоготу, подъём неожиданно кончился, как оборвался, над головой просторно раскинулось небо, а внизу, верстах в полутора, лепилось к отлогому склону селение. Сверху видны были плоские кровли домов, называемых саклями, квадратные внутренние дворы, узкие улочки. В воздухе послышался лёгкий запах дыма: кое-где в домах уже топили очаг.
На горе артиллеристы установили пушку. Заряжающий тащил на спине к орудию плоский ящик со снарядами. Пехота с ружьями наперевес устремилась вниз по склону.
— А ну, ребята, угостим бунтовщиков картечью! — закричал артиллерийский офицер.
Пушки поверх голов пехоты били по аулу. Полежаев увидел, как метко пущенное ядро угодило под самую кровлю дома, пробило глинобитную стену, часть стены осыпалась, вздымая светлую пыль. По улицам селения металась испуганная толпа.
Два горца в коричневых кафтанах — бешметах — и белых папахах бежали откуда-то сбоку наперерез солдатам. Один, целясь, припал на колено, другой бросился наземь, прилаживая винтовку, чтобы выстрелить точнее. Емельянов остановился, стараясь не замочить слюною пороха, быстро скусил бумажный патрон, насыпал пороху на полку и поднял приклад к щеке. Горец, что лежал на земле, тоже не успел прицелиться — Григорьев на бегу достал его штыком.
Аул был уже совсем рядом. «Ура!» — пронеслось в цепях, и Приблуд, не чуя ног мчавшийся между солдатами, залился громким лаем.
Отряд ворвался в селение...
По словам пленных, Кази-Мулла три дня назад в самом деле ночевал одну ночь в ауле, но на другое утро снова исчез неизвестно куда.
Дело было кончено. Командир отряда дал приказ отходить.
На краю селения в притоптанной тяжёлыми сапогами золе — на том месте, где стояли сожжённые при набеге сараи, — Полежаев заметил: сверкнуло что-то. Нагнулся и поднял тонкое серебряное колечко — маленькое, с девичьей руки. Он надел кольцо на мизинец и вздохнул о печальной участи той, которой оно принадлежало.
Кавказские пленники
Русский солдат Луков пробыл в плену у горцев два с половиной года.
В плен его взяли, когда он был в секрете. Луков с товарищем лежали в кустах недалеко от своего лагеря. Место было спокойное — горцы туда не заглядывали. Ночь тихая — ни шума, ни выстрелов, только шакалы в овражке повывали — жалобно, как дети. Товарищ Лукова отложил ружьё, перевалился на бок и закурил трубочку. Стали они негромко беседовать, рассказывать друг другу разные истории, да так заговорились, что и не заметили, как подкрались горцы. А те, может, услышали в тишине голоса, может, огонёк разглядели в темноте. Горцев было четверо, действовали они ловко: прикладом винтовки по голове, тряпку в рот, чтобы не закричал, руки скрутили ремнём выше кистей и ещё для верности за локти привязали к поясу. Притащили пленников в овражек — там лошади были оставлены, — стали подсаживать на лошадь; Луков с товарищем — побитые, связанные, во рту тряпка, — делать нечего, полезли. Два горца посадили их верхом позади себя, а два других поехали сзади. К утру горцы привезли пленников в аул и продали богатому хозяину: взяли за каждого по двадцать баранов.