Гази-Мухаммед понял, что должен исполнить требование односельчан, и решил дать русской армии бой.
Русские солдаты, оставляя у каждого завала убитых и раненых, под яростным огнём горцев всё ниже спускались в ущелье, где располагался аул.
На повороте тропы Полежаев сдержал шаг, прижался спиной к скале и, таясь, выглянул из-за неё вперёд на дорогу. Шагах в тридцати перед ним на краю дороги лежал большой камень, за ним вроде бы никто не прятался. Солдат, шедший впереди, уже миновал камень и махал ему рукой — давай, мол, не медли. Полежаев оторвался от стены и выбежал за поворот. Камень молчал. В тот же миг Приблуд вдруг выскочил из-под ног Полежаева и с громким лаем бросился к камню. Выстрел грянул, пёс перевернулся раз-другой и вытянулся поперёк тропы. Передний солдат обернулся, быстро опустился на колено, вскинул ружьё и с тылу выстрелил в того, кто прятался за камнем. «Бедный Приблуд, — на бегу подумал Полежаев, — я ему сухарик, а он мне — жизнь!» Но горевать сейчас было некогда, надо было бежать что есть силы — в этом месте тропа была пристреляна, горцы били из винтовок снизу, пули свистели мимо головы, звонко ударялись об отвесную поверхность скалы, высекая острые каменные брызги.
Ущелье перед аулом было перегорожено тремя стенами. Бросились в штыки: замедлив движение, потеряешь в перестрелке под стеной больше солдат, чем в атаке с ходу.
У самого входа в селение стояла над обрывом невысокая башня с бойницами вместо окон; в ней находился Гази-Мухаммед с несколькими соратниками.
Атакующие залегли перед башней, прячась за камнями и развалинами. Стали выкликать охотников — добровольцев — штурмовать башню. Набралось сразу человек тридцать, Емельянов с Григорьевым тоже вызвались идти. Осаждённые встретили охотников залпом; упали многие; кто цел остался, повернул назад. Григорьев с Емельяновым оба не вернулись. Полежаев подумал: «Всё гадали, кого первого убьют, а война по-своему решила — вместе легли. И правда, надо бы продать что возможно — хоть по два-три рубля послать в деревню семействам».
Артиллеристы установили пушки, начали разрушать ядрами стены башни. Огонь из бойниц ослабел. Охотников больше не вызывали, поднялись все разом. Одни высаживали двери башни, другие уже ворвались сквозь пролом в стене. Гази-Мухаммед и его соратники были убиты.
После гибели Гази-Мухаммеда русское командование, надеясь на затишье, решило отвести с Кавказа некоторые полки. Среди них был и тот полк, в котором служил Полежаев.
«СЧАСТЛИВЕЦ, ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ ЦЕНУ СМЕШНОГО СЧАСТЬЯ ТВОЕГО?»
Александр Полежаев
Клятва
Через шесть дней после казни декабристов было устроено торжественное молебствие в Московском Кремле. Самый высший московский священник — митрополит — благодарил бога за то, что он помог царю победить мятежников. Кремлёвская площадь была заполнена народом. На возвышении молилось царское семейство, вокруг — министры, вельможи, важные чиновники. Тысячи солдат гвардии, сняв кивера, опустились на колени. Над Москвой-рекой в честь торжества палили пушки; грохот залпов сливался с пением молитв. На краю площади, стиснутый в толпе, стоял юноша, почти мальчик: приподнявшись на носки и вытягивая шею, он с негодованием смотрел, как служители бога прославляют убийство. Когда митрополит, воздев руки, клялся во всём помогать царю и призывал всех клясться вместе с ним, мальчик про себя давал другую клятву. Он клялся отомстить за казнённых и продолжить их дело, всю жизнь бороться с царём, с его священниками, с его пушками. Было этому юноше тогда четырнадцать лет. Звали его Александр Герцен.
У Герцена был друг — Николай Огарёв. Они познакомились мальчиками и сумели сохранить дружбу до конца жизни. Им удалось это потому, что цель жизни у них всегда была общая: бороться за свободу своего народа, своей страны, всех народов на земле. Много лет спустя Герцен вспоминал свою первую встречу с Огарёвым. Ещё не зная, о чём говорить, мальчики стали читать друг другу на память любимые отрывки из стихотворений и трагедий немецкого поэта Шиллера. И тут оказалось, что оба любят и помнят одни и те же строки: в этих строках поэт воспевал героев, с мечом в руках поднявшихся на тиранов. И тогда мальчики заговорили о героях 14 декабря, о несчастьях Родины, замершей под властью тирана, вместо стихов Шиллера они читали вольнолюбивые стихи Пушкина и Рылеева, которые запрещено было печатать, но которые и так были всем известны.