Снаружи в лужах плескались птицы, а по зеленому холму, спускавшемуся от школы Бриар-Хилла, постепенно переходя в улицы, стремительно носились белки. Они гонялись друг за другом в ветках деревьев у самой обочины дороги. Обычные беличьи игры, но сегодня одна из них не удержалась на ветке и рухнула вниз, прямо под колеса внедорожника чьей-то мамаши, и кровавым ковриком распласталась на мостовой.
Пересекая парковочную площадку по пути к «Бургер Кингу», они натолкнулись на Аманду Гринберг, которая сидела в черной короткой юбочке на багажнике отцовского БМВ и болтала длинными голыми ногами. Она была чуть старше их, и ее только что выбрали «королевой мая». Это была местная версия королевы школьного бала — самой красивой девочки, которая являлась в длинном белом платье и открывала последний танец года…
Возле «королевы мая» полукругом топтались четыре мальчика. Она смеялась, резким движением откидывая назад голову, словно пыталась проглотить большую таблетку.
Она была поразительно, невероятно хороша. Ее мать была негритянка, а отец еврей, и их союз породил существо древнее и вместе с тем абсолютно современное: длинные черные как смоль волосы, смуглая кожа и пронзительно-яркие голубые глаза, в которые было больно смотреть.
Она конечно же не заметила двух младших девочек.
На следующий год одна из них тоже станет «королевой мая», хотя пока они об этом даже не мечтали.
— У меня хорошие новости, — произнес Пол, глядя на жену поверх светящейся дочкиной головы.
Солнце нимбом окружало золотистые волосы Эммы.
Диана поднялась на ступеньку крыльца, закрыв своей тенью мужа с дочерью.
— Да?
Пол выглядел взволнованным и смотрел на жену широко распахнутыми глазами. Ей было приятно и немного забавно видеть на лице солидного профессора подобное счастливое мальчишеское выражение. Любовь к нему, сильная, до боли в сердце, заставила ее прижать руку к груди и почувствовать, как часто и неровно, словно сидящая в клетке птица с подрезанными крыльями, бьется сердце.
— Рассказывай, радость моя.
Пол откашлялся и заговорил, стараясь сохранять серьезность, но не смог сдержать улыбки:
— Вашего покорного слугу приглашают осенью прочитать в университете лекцию на конференции, посвященной памяти Артура М. Фуллера.
— Ох, Пол! — Диана в восторге зажала ладонью рот, мгновенно ощутила какой-то химический запах, как будто от моющего средства, быстро отдернула руку и потерла ее о черные брюки. — Ох, Пол, — повторила она. — Я так рада.
Это была огромная честь. Обычно лекцию памяти Артура М. Фуллера читала какая-нибудь знаменитость, крупный правительственный чиновник или всемирно известный и почтенный профессор-иностранец. Шансы, что эту роль доверят местному преподавателю, практически равнялись нулю. В карьере Пола, и без того изобиловавшей наградами и премиями, это было высшее достижение.
— Про что ты будешь говорить, папа? — спросила Эмма.
Она уже знала, что такое лекция — это когда кто-нибудь долго о чем-нибудь говорит, и от нетерпения ерзала на месте.
— Ну, стрекоза, я пока еще сам точно не знаю, но, когда решу, посоветуюсь с тобой, договорились?
Эмма спрыгнула с его коленей и побежала за черной бабочкой, которая выпорхнула из ромашек и парила над замершей в полуденном безветрии лужайкой семейства Макфи.
В «Бургер Кинге», как всегда, пахло жареным мясом и картошкой фри, и мальчишки за прилавком улыбнулись, увидев их в коротеньких прикидах…
Около кассового аппарата лежали фирменные бумажные короны.
Одна из девочек взяла корону и примерила на голову.
— Королева мая! — сказала другая, и обе рассмеялись.
Среди парней, работавших за прилавком, был однорукий. Он улыбался, а пустой форменный рукав болтался сбоку, словно внутри остался призрак руки.
Обе флиртовали с ним, и не только из жалости. У него было энергичное открытое лицо с мягкой улыбкой и оливково-зеленые глаза. Он тоже заигрывал с ними, правда осторожно, старательно избегая прямых взглядов. Сначала они думали, что он вынужден сдерживаться, потому что находится на работе, но однажды, унося с собой картошку фри и диетическую колу, увидели, как он повернулся к другим продавцам, демонстрируя, что сражен наповал: прижал руку к груди и под общий хохот упал на линолеум.