«Мы летим в небе», — думала она, убаюканная.
Мистер Макклеод — печальный невысокий человечек с желтыми зубами, — оторвался от учебника, пытаясь обучать…
Он почти никогда не поднимал глаз, этот болезненно застенчивый мужчина, который рассматривал обучение как пытку. В его кабинете было полно реквизита, который он пытался припрятать. Увеличительные стекла, лупы, монитор, компьютеры, микроскопы. Проектор для прозрачек. И карта мира рядом с атласом человека — со всеми подписанными мышцами и основными органами. Даже человеческое лицо там выглядело как кусок мяса. И скелет, настоящий скелет, который висел на стене, у доски… Скелет, в который, по слухам, мистер Макклеод был влюблен.
— Она подросток, — рассказывал он на первом уроке в сентябре.
Он показал на узкий таз и некоторые кости, которые в скелете более взрослой женщины исчезали. Он объяснил также, что в женском организме есть кости, которые не затвердевают, пока девочке не исполнится десяти лет: «твердеть — костенеть», написал он на доске своим почерком с наклоном вправо.
Бедренные кости, позвоночник.
Эти кости долгое время остаются мягкими, и, если девочка умирает в раннем возрасте, они сгнивают вместе с плотью.
По зубам и костям, рассказывал мистер Макклеод классу, производят идентификацию — кто это был, чем занимался, — даже через много лет после смерти.
Ее муж? Часто ли она о нем думала? Много ли находила в нем достоинств?
Сексуальный. Внимательный. Успешный.
Он был уважаемым профессором философии в университете, она — банальная история — его студенткой.
Диана и сама добилась в жизни успехов, правда значительно более скромных, чем муж. Художник, точнее, график по профессии, несколько раз в неделю она преподавала в городском колледже. Каждое утро часа два рисовала в студии, которую муж пристроил над гаражом. Рисовала ручкой, графитовыми карандашами, углем. Некоторые из ее работ были использованы для оформления обложек поэтических сборников, литературных журналов, церковных программок, календарей. Она признавала только два цвета — черный и белый. Ее интересовали свет и тени.
Она была очень привлекательной. Стройная. Натуральная блондинка — раньше, в юности, она слегка подкрашивала волосы, но теперь перестала. Спортивная, гибкая, длинноногая. С голубыми глазами. Ей часто говорили, что она напоминает Мишель Пфайфер, какой та была в конце 1990-х. Диана любила смотреть ее фильмы по телевизору, сожалея, что стала похожей на актрису только теперь, под сорок.
До сих пор любила.
Она больше не придавала большого значения внешности. Подростком она потратила впустую, убила массу времени, постоянно прихорашиваясь, делая пирсинг… Да еще та ужасная татуировка. Ей обещали, что будет совсем не больно, но Диана чуть не умерла, когда делали наколку, пурпурную розу — словно сердце, полученное в вечное пользование во имя наивной прихоти. Ее так и похоронят — старую леди в домашнем платье, с этой сексуальной подростковой розой, все еще цветущей на бедре. Иногда от этих мыслей ей становилось грустно, а иногда смешно.
Она больше не заботилась о своей внешности… Достаточно того, что она в приличной форме и раз в неделю моет голову шампунем для блондинок.
Диана носила простую одежду, любила шелк и азиатский набивной хлопок, болтающиеся сережки и браслеты. Сегодня на ней были черные слаксы и бирюзовая прозрачная блузка, под ней — черный топ на бретельках. На шее тоненькая серебряная цепочка. И несколько браслетов на тонком запястье, которые при ходьбе издают мелодичный звон. Она поправила и пригладила волосы.
На ногах черные туфли без каблуков.
Она одевалась в соответствии с возрастом и доходом, но делала это с выдумкой, сдабривая повседневность малой толикой экзотики. Не зря под ее личиной мамаши-наседки таилась душа художника. К собственному удивлению, она все еще была привлекательна и сексуальна, и порой, когда она переходила дорогу на оживленном перекрестке, мужчины свистели ей вслед. Этого уж она никак не ожидала — все-таки сорок лет, так называемый средний возраст, — и это оказалось приятной неожиданностью.
Она снова взглянула на себя в зеркало заднего обзора.
Зубы у нее кривоватые, зато губы хороши. Она превратилась в женщину, какой всегда мечтала стать. «Когда-нибудь у тебя будет вот такая жизнь», — романтичным и склонным к фантазиям подростком думала она, глядя на мир из кухонного окна квартиры, где после развода родителей жила с матерью. «В один прекрасный день ты будешь такой», — иногда думала она и сейчас, как будто все это еще не сбылось. В душе у нее до сих пор звучал голос женщины, какой она хотела стать и какой в самом деле стала — симпатичной мамаши, кончиком языка слизывающей с передних зубов след губной помады и приветливо улыбающейся своему отражению.