Обои в розах.
Белые занавески.
Она присела на сундук с приданым, подаренный матерью по случаю помолвки с Полом — та складывала в него простыни и кухонные полотенца к замужеству дочери.
Это было капитальное сооружение из дерева, и теперь Диана в нем хранила свитера. Свитера и ночные рубашки…
Конечно, она обозналась, поняла Диана. В дом пробралась чужая кошка, может соседская. Наверное, Пол, выезжая утром из гаража, забыл запереть дверь.
Она засмеялась, сильнее и громче, чем хотелось. Смеялась, пока из глаз на розовую майку не брызнули слезы.
Тимми похоронили во дворе.
Кот умер и давно обратился в прах.
И даже прах его рассеялся и исчез.
Словно удар молнии, вспыхнуло воспоминание, как после укола ветеринара она держала его на руках, а он медленно угасал. Тимми умирал, не оставляя ни малейшей надежды на то, что смерть может быть похожа на избавление или сон. Он уходил навсегда, и вместе с ним в небытие проваливалось все — тело, душа, целый мир…
Она подавилась собственным смехом вперемешку со слезами и прижала пальцы к вискам, где уже прочно обосновалась боль. Всю правую сторону головы стянуло ледяным обручем безжалостной мигрени.
Но все-таки чья это была кошка и куда она делась?
Диана спустилась вниз.
Ей пришлось держаться за перила, потому что солнце все еще пряталось за тучами и в доме было темно как ночью.
— Кис-кис-кис, — позвала она, как всегда звала Тимми, и голос у нее дрожал.
Хлынул дождь, и тяжелые капли забарабанили по крыше. Настоящий ливень. Когда Диана добралась до нижних ступенек, не было видно ни зги. Она зажгла все лампы и принялась искать, заглядывая под кушетки, стулья и столы.
Тимми — нет, не Тимми, а похожей на него кошки, неизвестным способом пробравшейся в дом, — нигде не было.
Она позвала опять.
Впрочем, Тимми никогда не отзывался на зов.
Других кошек у нее не было. Как знать, может, они все ведут себя точно так же.
Диана вошла на кухню и потерла глаза. Неужели ей привиделось? Интересно, можно ли увидеть кошку, которой нет? Если только у нее в мозгу не сохранился специальный островок, на котором отпечатался образ Тимми. Клетки мозга сработали произвольно и запустили процесс восстановления картин из прошлого… Плюс ощущение приближающегося дождя…
Она щелкнула выключателем, и кухню залил яркий свет.
Тимми. Кот пришел на то самое место, где раньше стояли его миски с кормом и водой. Он терся о дверцу холодильника, как делал всегда, прижимаясь к нему мордочкой, потом словно невзначай поднял голову к Диане.
— Тимми?
Она наклонилась и почесала его за ушками.
Тимми замурлыкал, громко и требовательно.
Свет и тени
— Диана! — отозвался Пол, когда она до него дозвонилась.
Тимми мирно спал, свернувшись у нее на коленях.
Диана открыла ему банку тунца, он жадно проглотил еду и вылизывал миску, пока не осталось не только крошек, но даже запаха рыбы.
Одной рукой Диана прижимала трубку к уху, а другой поглаживала кота.
— Диана, — терпеливо повторил муж. — Все черные коты имеют тенденцию быть похожими друг на друга.
— Знаю. — Она понимала, что это звучит нелепо, и поэтому рассмеялась: — Вот это-то и странно, такое поразительное сходство. И как он попал в дом?
— Ты уверена, что это кот, а не кошка?
— Да, я проверила.
— Да он мог пробраться миллионом способов! Наиболее вероятно, что кто-то из нас не закрыл утром дверь. Или он пролез в щель между подвалом и крыльцом, о существовании которой мы с тобой даже не подозреваем. Или через чердак.
— Знаю.
И это была правда.
Все это она и сама знала.
Чего-чего, а щелей в таком старом доме хватало — дыры в фундаменте, дыры под крышей, выбирай, что больше нравится. Да и кот, при всем своем сходстве с Тимми, наверное, никакой не Тимми. Но разве обязательно ей об этом напоминать? Тимми…
Он прожил всю жизнь у нее на глазах, рос, взрослел и старел. Она сама отнесла его к ветеринару, чтобы ему сделали последний укол, и до последнего мига держала его на руках. Этот кот не может быть Тимми.
— Так ты его оставляешь? — спросил Пол.
Вопрос показался ей странным. Оставляет ли она кота… Наверное, он хотел сказать «мы»…
— Ну, если его никто не хватится… Не напишет объявления… Почему бы и нет?
— Прекрасно, я просто так спросил.
— Эмма обрадуется.
Пол промолчал.
— Когда приедешь?
Он сказал, что вернется рано. Закончит срочную работу и приедет. Еще до вечера.
По дороге в Бриар-Хилл они остановились у фруктового ларька.
Старик со старухой продавали калифорнийские персики.
У старика была сморщенная, как печеное яблоко, кожа, зато у старухи, замотанной в коричневую шаль, из-под низко натянутой мужской рыбацкой шляпы выглядывало совершенно гладкое лицо — лицо человека, всю жизнь прятавшегося от солнца.
Старик даже не посмотрел на девочек, просто взял деньги и ткнул пальцем в пакет с персиками — забирайте, мол.
Старуха молча наблюдала за ними.
Одна из девочек почувствовала, как та уставилась на ее татуировку на бедре.
На углу, свернув с проселочной дороги, остановился пикап, в котором сидели два парня. Они засвистели и закричали через окно:
— Эй, крошки! Привет!
Они обращались к обеим подружкам, но та, чье бедро было украшено татуировкой, не могла поднять глаз от пакета с персиками. Что-то теплое, словно слезы или кровь, заструилось у нее внутри, перетекая из горла вниз.
Парни все свистели.
Старик со старухой сердито на нее покосились.
Пакеты с фруктами плавились на солнце.
Над ними парил почти невидимый рой мелких мушек.
Солнце горело над головой.
Зачем она так оделась — шорты, топик на тоненьких бретельках, золотое кольцо в пупке, да еще эта татуировка, — если не хочет, чтобы на нее обращали внимание?
Девочки съели персики в машине.
Одуряюще сладкий сок стекал по пальцам, и все, до чего они дотрагивались, становилось липким.