Сан Саныч пропал. То есть, просто исчез с того дня.
Неделю никого у них не было за старшего. А потом подъехал на потрепанном «фольксе» худой мужик тоже с золотыми зубами, сказал, что теперь он на этой точке смотрит. Звать его, сказал, Петром. Просто Петром, без отчества. Но на «выканье» вежливое снисходительно дернул уголком рта и смолчал. Значит, так и надо, выходит.
Жизнь покатилась дальше. Редко-редко задумывался Кузьмич, как бы дело пошло, если бы попробовал утаить тот дипломат. Наверное, пропал бы так же, как Сан Саныч. И народ бы сначала перешептывался, сплетничал о причинах, а потом вовсе забыл бы его. А так — сытное место, спокойная работа, режим и график. И Петр этот — солидно дело поставил. Сам иногда подсаживал в «свои» машины хороших клиентов. А если кто пытался тут же постоять, «побомбить», так быстро их отучал. И с ментами местными навел контакты, и с бомжами объяснился — хороший старший этот Петр.
…
По зиме отвез Кузьмич от Ленинского проспекта до Комсомольской пожилую пару. Без запроса, за нормальные двести. Это дневной тариф был. Ночью-то пятьсот без разговоров.
Там, на Комсомольской, пока они высаживались, глядел по сторонам, прикидывая, успеет взять кого обратно или сразу погонят местные. Нехорошие стояли у вокзалов. Злые до денег и злые к «чужим». Но тут в приоткрытую дверцу наклонилось знакомое розовое лицо:
— О! Шеф! Как дела? Как спина? Подвезешь? Дело у меня есть на миллион рублей!
— Пошел ты со своим лимоном! — крикнул в сердцах Кузьмич и дернул с места, чуть не въехав в зад неспешному солидному мерседесу.
Крутнулся туда-сюда, прошмыгнул, повернул и ударил по газам. Нет уж, хватит. Не надо ему такого пассажира. Пусть от него головы у местной братвы болят.
А Кузьмичу всего и надо: режим, здоровое питание, крепкий сон и ненапряжный ежедневный труд.
А с миллионом этим — нафиг-нафиг!
Демократия — это когда большинство
— А ну, постой-ка, гражданин хороший! — выдвинулся из густой тени местный участковый. — Ты чего мимо опять бежишь, с мужиками не выпиваешь?
— Да я это… Не заметил я вас, извините, — вынужден был я остановиться.
— Заметил, не заметил… Штрафная тебе в любом случае.
— Ну, не могу я никак! Жена дома ждет. И еще… О! — вспомнил я с радостью. — У меня ж предъязвенное!
Участковый нахмурился, передал куда-то в темноту за спиной два стакана, что держал в радушно распахнутых руках, поправил фуражку. Фуражки теперь они носили по новой моде. Обязательно с очень маленьким козырьком. И обязательно — с захлестнутым на подбородке ремешком, как будто вот-вот вскочат в седло и помчат куда-то совершать угодные обществу дела.
— Та-ак…, — обошел он вокруг меня, всматриваясь. — Жена у него, значит… И еще предъязвенное еще у него.
— Да-да! — поддакнул я.
— А не врешь? Ну-ка дай мне твоих закурить, что ли!
Я торопливо вывернул из кармана пачку сигарет, носимых для такого случая, открыл перед ним, потом щелкнул зажигалкой. Участковый, не торопясь, со вкусом затянулся, а потом с прищуром сквозь дым посмотрел на меня:
— А сам что же? Или брезгуешь с народом перекурить?
Ну, вот… Опять…
— Господин участковый, вы же знаете — я не курю!
— Как это? — прищуренные было глаза распахнулись в деланном изумлении. — Не куришь? Совсем?
— Ну, так вышло… Не могу я, организм не дает.
— Не пьешь, — загнул он палец. — Не куришь. Подозрительный ты человек, сосед! Придется пройти.
— Да вы и так меня почти каждый день проверяете!
— Что делать, что делать… А у меня, может, техники специальной с собой нет, чтобы тебя на месте проверить. И не должен я все помнить. И вообще — чем вам труднее, тем государству лучше. Ясно?
Участковый свистнул, и из той же тени вышли два дружинника с красными веселыми лицами.
— Вот, ребятки, смотрите: не пьет, не курит… Убыток государству нашему приносит. Зачем живет? Кому нужен? А?
Я молчал. Через день, практически через каждый день я не успевал вовремя скрыться и попадался участковому. И каждый раз он устраивал такой спектакль. С громкими криками, с разъяснением почтенной публике, тут же откуда-то появляющейся во дворе. Потом он по рации вызывал машину. Потом меня везли в райотдел на экспертизу, где врач проверял все мои справки и внимательно рассматривал рентгеновские снимки. Я предъявлял квитанции оплаты акцизных сборов, обязанность уплаты которых теперь была возложена на тех, кто сам не пил и не курил.
…
А начиналось все так просто и даже смешно: решили наши политики по западному образцу запретить курение. Вообще запретить. Пусть, мол, курят по квартирам своим. Пусть никому не мешают своим курением. И тут-то и выяснилось, что такое настоящая демократия. На ближайших выборах сокрушительную победу над всеми остальными политическими силами одержали недавно созданная Партия любителей табака и примкнувшие к ней в качестве верных союзников Партия любителей водки и Партия любителей пива. Созданные вроде на смех, неоднократно высмеянные в анекдотах и разных КВН, они в один момент оказались у руля. Да и деньги табачных и водочных заводов оказались не лишними в предвыборной кампании.