Выбрать главу

   - Понимаешь, это не электронная бумага. Это - настоящая. Как в древности.

   - Дорогая, небось?

   - Не дороже электронной. Даже дешевле.

   - Ну, хорошо, хорошо. Бумага. Пусть - бумага. А как же ее читать, раз нет батареи? Вот я прочитал тут все сверху вниз. И дальше как?

   - А вот так!

   - Ничего себе! А дальше?

   - Вот еще. И еще. Видишь, листаю?

   - Черт! Это же как на экране! И без кнопки! Прикольно!

   - Тут и рисунки могут быть. И цветные, и простые - черным по белому.

   - А размер шрифта как менять?

   - До этого я еще не дошел. Сам не знаю.

   - Хотя, вроде, и так разборчиво все. И без батареи... Это выходит, вечная штука-то!

   - Вот! Ты понял! Именно - вечная! Подзарядки совсем не требует!

   - Ну, и как ты назовешь свое чудо человеческого гения?

   - Скажешь тоже - гения... Это - бука. Вот есть е-бука, но тут же электроники вообще никакой. Значит, просто - бука.

   - Бука... Красиво. Дашь почитать?

Вася

  Улица в селе была всего одна. Она же называлась дорогой. Правда, ездить по этой дороге никто не пытался. Разве только почему-то вечно пьяные трактористы на своих обязательных "Т-150" весело гоняли кур и гусей, переваливаясь на больших колесах из лужи в лужу.

   Четверо шли по самой обочине, отирая левым боком высокие заборы, когда-то крашеные масляной краской, но уже давно одинаково почерневшие от времени и погоды. Шаг в сторону - и ты по колено в густой грязи ярко-оранжевого цвета: чистая глина. Мужчинам было легче, особенно одному, потому что он был в форме с сапогами и при погонах. А женщины, как пугливые козы, скакали с досочки на досочку, с кирпича на кирпич, специально брошенные на тропинку местными жителями. Изредка они покачивались и начинали размахивать руками, чтобы удержать равновесие и не плюхнуться со всего маху в жирную жидкую грязь.

   - Как они здесь ходят только?

   - А они тут вовсе не ходят, - объяснил участковый, не оборачиваясь. - Они тут ездят. На тракторах ездят. На обед или там по делам - привезти чего с работы. А огороды у них у всех на задах, так им, ить, на дорогу-то выходить и не надо вовсе, выходит.

   - А к самогонщице этой тогда как?

   - И к ней - с задов, от своих огородов. Чтобы, значит, мне на глаза не попадаться, - приосанился он на ходу, выпятив гордо грудь и сверкнув орлиным взглядом из-под седого чуба.

   - Что ж, вы все знаете, значит, а не реагируете совсем? - возмутилась библиотекарша, шедшая впереди.

   - А как мне реагировать, если сигнала нет? Засаду прикажете делать? Ловить кого-то? Это будет совсем не по закону... И потом, она же депутат сельсовета, передовик производства. То есть, трогать ее просто так - ни в коем разе. Вот, потому и комиссия ваша. А так-то в мои обязанности входит за порядком следить. Я и слежу.

   - Угу... Порядок, блин... Прошу прощения.

   - Вы, это, на дорогу ругаетесь? - спросил участковый инспектор в звании капитана молодого инструктора горкома партии, который должен был разбираться с жалобой на самогонщицу, споившую в трезвое время все село. - Ну, так это опять же не ко мне. Это вам - в сельсовет. Вот как раз к ним.

   - Нам денег не дают, а вы все... Эх-х-х... Мужики! - в сердцах махнула рукой секретарь сельсовета.

   Шел 1986 год, шла активная борьба с пьянством и алкоголизмом, и сельский район уже утвердил целых две "зоны трезвости". В "зонах", ограниченных территориями двух сельских советов, в магазинах не продавали спиртное. То есть, совсем не продавали никаких алкогольных напитков. Их даже не завозили. Хорошо, что зоны трезвости были на окраинах района, и жители их регулярно выезжали в соседний район, где в магазинах крепкие и не очень крепкие, но все равно дающие в голову напитки еще продавались. Со своей стороны, жители соседнего района, когда развернувшийся там "маленький Пиночет" (так называли за глаза нового "районного хозяина") начал завинчивать гайки, сокращать время продажи, и тоже учредил "сухие зоны", стали выезжать в соседний райцентр, скупая после одиннадцати часов утра все, что оставалось на прилавках после прохождения очереди из истомленных местных городских жителей, которые занимали очередь аж с восьми утра.

   - Во! Вон в том доме она живет, - ткнул участковый прутом, которым походя рубил разросшиеся мясистые лопухи и лебеду.

   - Ох, хорошо, хоть, что через дорогу тут переходить не придется...

   - Так, я же вас специально этой стороной веду, чтобы не лазить в середку. Там глыбко. Вчера "жигуль" сидел - так выше осей. И главное - что он сюды поехал-то? Тут же - только трактора...

   Такой же черный забор в коросте остатков старой краски, гостеприимно распахнутая настежь калитка с заросшей тропинкой к крыльцу, которое лет пять назад было зеленым. Или, может, синим. Крашеным оно раньше было. У порога вкопан лемех от плуга, о который участковый сразу стал очищать подошвы своих сапог, снимая целые пласты глины.

   - Дарья, тут к тебе! - аккуратно постучал он в дверь.

   Та поддалась - не закрыто, но он остался стоять на крыльце, засунув руки в карманы форменных брюк и наклонив голову, будто вслушиваясь во что-то.

   - Кто там? - прозвучало из темного дверного проема.

   - А то не видно, что ли? Комиссия к тебе, Дарья. Вот, из горкома и исполкома, значит...

   - Чего это - комиссия? Никак, насчет газа?

   Газ деревне обещан был еще в прошлой пятилетке, но руки у газовиков не дошли буквально самую малость, хотя трасса магистральная прошла совсем неподалеку, прямо возле шоссейки, то есть метрах в двадцати от крайних домов села.

   - Нет, Дарья Антоновна, мы к вам по письму, - шагнул вперед молодой худой и высокий инструктор горкома.

   - Какому письму? Я же ничего не писала!

   - Люди пишут, Дарья..., - прогудел участковый. - Люди пишут. А мы, следовательно, комиссия. Поняла?

   - Лю-у-уди? Да, что они могут написать-то?

   - Вы позволите нам войти? - опять вмешался инструктор, отодвинув в сторону замершего на крыльце участкового.

   - А чего же... Проходьте. Только у меня тут беспорядок, не убиралась я, комиссию не ждала...

   Все четверо, еще потоптавшись и потопав каблуками на крыльце, протиснулись в дом. Тут и правда никакого порядка не было. Темный зал без окон, заменяющий прихожую, какой-то мусор и пыль на полу, а у стены стоял большой алюминиевый молочный бидон, на который тут же уставились пришедшие. И запах...

   - Фу-у-у... Чем это у тебя тут, Дарья... Фу-у-у...

   Женщины только судорожно сглатывали и все косили глазом на инструктора горкома: долго он еще тут будет думать? Все же и так ясно!

   - Да, чем-чем... Вон, Шарик мой сдох на днях. Никто вас у калитки потому и не встретил, - пригорюнилась хозяйка, в темноте встречающая гостей.

   - Шарик, говоришь...

   - Дарья Антоновна, - снова вмешался инструктор. - Я должен разобраться с письмом.

   - А кто пишет-то? Поглядеть можно?

   - Не шуткуй, Дарья. Лучше сразу скажи: самогоновку гонишь? - участковый вертел в руках фуражку, как бы не зная, куда ее деть.

   - Издеваетесь, да? Смеетесь над одинокой женщиной? Какая самогонка, когда у нас в сельсовете "зона трезвости"?

   - То есть, ты вот при комиссии честно и прямо заявляешь, что самогоновку не гонишь? Так я понял?

   - Да!

   - А бидон вот этот самый...

   - А бидон я купила в совхозе. Все официально, через кассу. У меня и накладная есть!

   - Ну, тогда извини, Дарья Антоновна, что помешали тебе, побеспокоили, - и участковый, чуть подвинув в сторону инструктора горкома, шагнул на улицу.

   Следом выскочили обе женщины.

   Инструктор, постояв в недоумении, кивнул на прощание хозяйке и тоже вышел:

   - Вы куда? - бросил он в спину спускающемуся по ступенькам участковому.

   - Назад, куда же. Вишь, сама говорит, что не гонит самогоновку. Так и ответим в акте. Так, дамочки?

   - Ну..., - замялись в неуверенности "дамочки".