Но существовало и такое мнение, что количество граждан не должно бесконтрольно увеличиваться, а соответствовать собственности, находящейся в руках семьи и общества. Аристотель предлагает «поставить предел скорее для деторождения, нежели для собственности, так чтобы не рождалось детей сверх какого-либо определенного числа. Это число можно было бы определить, считаясь со всякого рода случайностями, например с тем, что некоторые из новорожденных умрут или некоторые браки окажутся бездетными. Если же оставить этот вопрос без внимания, что и бывает в большей части государств, то это неизбежно поведет к обеднению граждан, а бедность — источник возмущений и преступлении»{37}.
Вышеприведенные цитаты отражают общественную тенденцию: греки не испытывали и тени сомнения в том, государство обязано проводить энергичную демографическую политику и активно вмешиваться в жизнь семьи. В свою очередь, семья, производя на свет потомство, выполняла не только свой долг перед родом, но и перед государством, чье недреманное око так и норовило заглянуть под супружеское одеяло. Те же, кто вообще избегал создания семьи, подвергались общественному порицанию. Переваливший рубеж в тридцать пять лет бессемейный гражданин карался поражением в правах и уж точно не мог рассчитывать на то, что к нему будут прислушиваться на общегражданских собраниях.
Это что касается Афин, а в Спарте семейная жизнь подвергалась куда более серьезной регламентации.
Озабоченное воспроизводством гомеев спартанское общество весьма строго взыскивало с тех, кто уклонялся от уз Гименея. Никакие уважительные причины в расчет не принимались. Более того, если под уважительными причинами понимать причины медицинские (скажем, импотенцию), то они только усугубляли вину, поскольку, по мнению спартанцев, болезнь сваливалась на человека неспроста — так его наказывали боги, а уж они-то не могли ошибиться. Следовательно, согласно спартанской морали, быть больным и неспособным вести полноценную жизнь — значило быть виноватым вдвойне.
Спартанских холостяков ждала атимия — наказание, сводящееся к лишению части гражданских прав, — и денежный штраф за безбрачие. Что характерно, аналогично наказывались безнадежные должники, те, кто не соблюдал обычаи предков, и воины, бежавшие с поля боя (если, конечно, им сохраняли жизнь), и таким образом не желающий жениться приравнивался к трусу. Подвергнутый атимии холостяк исключался из сословия гомеев и лишался имущественных привилегий; в частности, на него не распространялся обычай, согласно которому поровну всем гражданам выделялись в пользование захваченные земли и рабы.
Плутарх пишет, что холостяков «не пускали на гимнопедии[3], зимою, по приказу властей, они должны были нагими обойти вокруг площади, распевая песню, сочиненную им в укор (в песне говорилось, что они терпят справедливое возмездие за неповиновение законам), и, наконец, они были лишены тех почестей и уважения, какие молодежь оказывала старшим. Вот почему никто не осудил дерзости, которую пришлось выслушать даже такому прославленному человеку, как полководец Деркилид. Какой-то юноша не уступил ему места и сказал так: “Ты не родил сына, который бы в свое время уступил место мне”»{38}.
В старости — при том, что спартанский обычай обязывал почитать стариков, — мужчин, избежавших брака, и вовсе не ожидало ничего приятного, поскольку к ним этот обычай не имел никакого отношения; с приходом немощи они вынуждены были выбирать между голодной смертью и самоубийством.
Мальчик, хвала Аполлону!..
Из предыдущей главки ясно, что в производстве потомства греки ответственно исповедовали государственный подход, а если вдруг рядовые граждане сворачивали с пути истинного, то власти не стеснялись их поправлять. Но было в их отношении к вопросу — да не покажется это странным после вышеизложенного! — и кое-что личное. Прежде всего это касается пола ребенка.
Увы, как ни обидно это будет прочитать сторонникам женского равноправия, но граждане первой на земле демократии предпочитали, чтобы в их семьях рождались мальчики, и даже предпринимали на этот счет некоторые усилия — и сама демократия, в лице властей, была с ними солидарна. У женщин, на взгляд древних греков, имелся ряд существенных недостатков. Во-первых, они не могли служить в армии — участвовать в походах во время войн и охранять границы в мирную пору; во-вторых, не могли, по определению, выполнять сакральные функции и поддерживать культ предков, без чего греки не мыслили свою жизнь, — в религиозных церемониях женщинам отводилась сугубо вспомогательная роль; в-третьих, они представляли меньшую, в сравнении с мужчинами, ценность в качестве рабочей силы, что для семей земледельцев (а они составляли основную часть населения полисов) имело решающее значение; в-четвертых, сочетавшись узами брака, они полностью оказывались во власти мужа и редко заботились о родителях, когда те достигали преклонных лет, — в отличие от сыновей, которых закон к этому обязывал (но только в том случае, если родители не поскупились и дали сыну образование). Ну а кроме того, мальчикам — в отличие от девочек, которых в будущем ожидало исключительно домашнее хозяйство и сопливые дети, — предстояло превратиться в полноправных граждан, чтобы вершить дела на агоре, ибо только мужчины, по мнению древних греков, могли отвечать за свои поступки, проявлять ответственность в решениях и демонстрировать мудрый государственный подход. В общем, ясно, почему именно мальчики были желанными детьми в греческих семьях.