Плутарх называл криптии «гнусным делом», а вот Платон, похоже, ничего против них не имел. Он описывает их почти как приключения туристов на свежем воздухе: «…Выносливость чудесно воспитывает и так называемая криптия, с нею связано хождение зимой босиком, спанье без постелей, обслуживание самого себя без помощи слуг, скитание ночью и днем по всей стране»{168}. При этом Платон ни словом не обмолвился о том, с какой целью происходило это «скитание ночью и днем».
«Проскитавшиеся» таким образом в компании себе подобных целый год и укрепившие свою выносливость юноши возвращались в агелу, где их ждал еще один агон с поркой и прочими соревновательными удовольствиями, после чего они наконец становились эйренами и получали в агеле некоторую власть: младшие воспитанники обязаны были подчиняться им беспрекословно. По возрасту эйрены делились на две группы; в старшую входили молодые люди, достигшие восемнадцати лет и, в сущности, уже начавшие военную службу, — им выдавалось полное вооружение. Они следили за порядком в населенных пунктах — особенно во время религиозных церемоний и празднеств, наравне со взрослыми воинами участвовали в маневрах, составной частью которых были все те же криптии, и при этом выполняли свои обязанности в агеле и продолжали учиться военному делу. В этом же возрасте было принято выбирать себе возлюбленных, и часто это были лица того же, что и они сами, пола.
Из песни слов не выкинешь…
Автору не хотелось быть показать себя ханжой, каковыми, безусловно, выглядят многие наши соотечественники, пишущие об античных Греции и Риме. Поэтому — не ради смакования клубнички, а просто потому, что так было, — следует сказать: гомосексуальность сыграла не последнюю роль в формировании древнегреческой культуры. И на древнегреческую педагогику она тоже повлияла серьезнейшим образом, ибо прямой путь к калокагатии и пайдейе шел, по мнению греков, через тесное общение старших и младших представителей сильного пола, а самый краткий — через образование пар мужчина + юноша. Их отношения не сводились только к обучению и передаче навыков, необходимых в быту или на войне; они были глубоко укоренившимся религиозного свойства ритуалом, согласно которому мужчина окружал своего юного подопечного постоянной заботой, а юноша отвечал ему уважением и стремлением быть достойным этой заботы.
Между ними случалось разное, в том числе возникали любовные связи. Однако не надо впадать в крайность и утверждать, что греки отличались повышенной гомосексуальностью и запретов по этой части не знали. Вот афинский закон, цитируемый по речи знаменитого афинского оратора Эсхина (389–314 до н.э.) «Против Тимарха»: «Если кто-нибудь из афинян учинит насилие над свободным мальчиком, то лицо, имеющее власть над этим мальчиком, может выступить с жалобой перед фесмофетами (законодателями. — В. П.), определив заранее желательное наказание. Тот, кого суд признает виновным, должен быть… и казнен в тот же день. Если же его приговорят к штрафу, пусть он выплатит его в течение одиннадцати дней после вынесения приговора в том случае, если не может уплатить немедленно; а до тех пор, пока не уплатит, пусть находится в заключении. Пусть подлежат ответственности на таких же основаниях также и те, кто творит подобные беззакония над рабами»{169}.
Против отношений мужчины и юноши, что называется, по обоюдному согласию закон не имел ничего, равно как и общественная мораль. Но вот когда дело касалось сексуальных отношений взрослых, близких по возрасту мужчин, общественность была явно не на их стороне. Над любовниками иронизировали, они становились объектом сатиры, их жизнь рассматривали словно под увеличительным стеклом, а те, кто менял партнеров, вполне могли нарваться на обвинение в разврате, а это уже грозило поражением в правах. «Если какой-либо афинянин станет предаваться распутству, то не дозволено ему будет избираться в коллегию девяти архонтов и исполнять жреческие обязанности или же быть общественным защитником. Он не может исполнять никакую должность ни в нашей стране, ни за ее пределами, ни ту, на которую назначают по жребию, ни ту, на которую избирают голосованием. Он не может также ни быть посланным в качестве глашатая, ни высказывать свое мнение, ни участвовать в общественных жертвоприношениях, ни увенчиваться венком наравне с остальными гражданами, ни переходить пределы освященных участков городской площади. Если же кто-нибудь станет так поступать, то его следует осудить за распутство и покарать смертью»{170}. Тимарх, против которого была направлена речь Эсхина, сожительствовал со многими, но при этом претендовал на то, чтобы считаться серьезным политиком, — в Афинах он был одним из лидеров «антимакедонской партии» и в этом качестве участвовал во всем том, что распутникам запрещалось; следовательно, его действия подпадали «под статью». Эсхин, между прочим, допек-таки порочного беднягу Тимарха, и тот кончил жизнь самоубийством.