На берегу оказалось, что отец, вместо того чтобы включить камеру, наоборот, выключил ее и сидел потом на лежаке с расстроенным видом, вздыхая и называя себя дураком… Вспомнив отцовское растерянное лицо, Птичик всплакнул. Выкатившиеся слезы тотчас превратились в кусочки льда…
— Ты не дурак, пап! — прошептал он. — Ты просто… Просто у тебя не получилось…
Перед тем как заснуть, Птичик вспомнил, как пахнут руки отца. Заставь его рассказать, как же пахнут руки отца, он бы не смог. Но ему так не хватало того, о чем невозможно рассказать…
Ему снилась Джоан, девочка из Египта, которую он решил считать своей на время поездки. Эта двенадцатилетняя англичанка с уже округлыми формами, слегка подкрашивающая карие глазки, казалась по сравнению с худым, нескладным Птичиком взрослой девицей — на целую голову выше. Впрочем, за всю неделю она даже ни разу не взглянула на Анцифера. Как только тот не выделывался! И по сто раз на день прыгал с пристани в морскую волну, напиваясь ею до тошноты, и выступал на детских вечерах, исполняя песни под караоке, и шнырял прямо у нее под носом так, что однажды Джоан чуть было не врезалась в его костлявую спину. Все без толку! А потом к Джоан приехал Джон… Так и улетел Анцифер в Москву, не познакомившись.
Птичик еще не знал, что фантазии о любви куда прекраснее, нежели сама любовь, — во всяком случае, так у большинства людей.
Он спал в своем холодильнике почти безмятежным сном. Все, что ему снилось, он позабудет утром, которое ворвется к нему с истошным визгом Верки. Она открыла дверь рефрижератора и вопит что есть мочи:
— Фирка умер!!! Мама!!! Замерз!!!
Мать влетела в комнату сына пушечным ядром, задела задом дверной косяк, чуть его не обрушив.
В этот момент Птичик проснулся. Он открыл глаза, похлопав длинными заиндевевшими ресницами, почавкал посиневшими губами и поздоровался:
— Гутен морген!
Его выволокли из холодильника, насильно раздели догола и принялись растирать одеколоном, так как водка в доме отсутствовала.
Он ненавидел их обеих, так как забыл сны. Он помнил лишь, что снилось что-то приятное, вероятно, отец, а эти!.. Эти суки!!!
— Отстаньте от меня! — орал Птичик и лягал голой пяткой Верку прямо в живот. — Отстаньте!
— Мама-а! — визжала Верка. — Он чуть меня не убил!..
Мать была невероятно сильной женщиной. В ее крови гуляло много тестостерона. С шести лет отбивая в моисеевском Ансамбле народного танца дроби и дробушки, она запросто справилась с Птичиком, скрутив сына и запрятав его под два пуховых одеяла. Затем в Анцифера был влит литровый термос чая с малиной.
— Ну дуры! — бесновался Птичик. — Я же здоров! Ничего не болит! А они меня в койку!!!
— Ах, здоров?!
Мать выудила из платяного шкафа свой кожаный, под джинсы, ремень с массивной пряжкой и, намотав его по-матросски на руку, приблизилась к кровати Птичика.
От ужаса он заорал так, что в потолок застучали.
— У меня есть права!!! Каждый ребенок имеет право, чтобы его не били! Так папа говорил! Па-а-апа!!!
Его никто не слушал.
Верка поудобнее уселась в кресло, наклонившись вперед, чтобы лучше видеть экзекуцию, а мать тем временем стягивала с Птичика трусы. Он сопротивлялся как мог, но мужицкая сила матери взяла верх над его костлявой худобой, и ремень с оттяжкой пропечатался на крохотной заднице.
Птичик онемел от боли. Его тело извивалось, а голос умер, лишь рот открывался по-рыбьи.
Здесь Верка, почуяв неладное, сползла с кресла и подошла ближе.
Рука матери, словно рука кузнеца, сжимающего молот, взметнулась над червячьим телом сына и опустилась. Раздался звук встречи металла с плотью, Птичик застучал ногами по кровати, будто поплыл, и от всего этого шоу Верка закричала, бросаясь на мать:
— Ты его убьешь!!! Идиотка!!! — Она повисла на материнской руке, занесенной для третьего удара. — Не смей!!! А-а-а!!!
В третий раз мать не ударила.
Она ушла к себе в комнату и опять вспомнила Хабиба с его волшебным «ты мой богинь!». Внизу живота загорелось…
Верка плакала, глядя на продолжающего извиваться Птичика.
Она неуклюже, по-детски гладила его, спрашивая: «Больно?»
А он, когда боль отошла, насладившись ее отступлением и блаженством после муки, сел в кровати, поглядел вокруг, затем на сестру — и что было сил врезал ей под глаз.