— Только не говори мне… — удивлённо раскрыл глаза Первый Хокаге, заворожено глядя мне в глаза.
— Только не говори мне, что бабуля тебе не сказала… — простонал я.
— У тебя риннеган, Наруто? — также ошарашено посмотрел на меня Итачи.
Нет, я понимаю, что это как бы тайна, особенно потому что он не виден, но, чёрт побери, почему даже Итачи об этом не знает?!
— Я думал, Саске тебе сказал, — снова простонал я.
Саске выгнулся дугой.
— Наруто, Наруто, не бросай меня, — забормотал он в бреду, дёргаясь. По его щекам потекли слёзы.
Я взял его за руку и он с силой сжал ладонь.
— Итачи, братик… аники, нии–сан — жалобно всхлипнул Саске.
Итачи схватил его за вторую руку.
— Я здесь, отото, я с тобой. Мы с Наруто рядом. Мы тебя не бросим, — прошептал его брат.
Следующие полтора часа Саске, казалось, поглотила тоска и депрессия, потому что он плакал, причитал и просил не бросать и не убивать его.
Потом он смеялся, корчась в истерическом припадке, потом снова была боль, много боли. Хашираму мы попросили уйти, помочь он всё равно не мог ничем. Не хотелось показывать постороннему проблем Саске.
— Я хочу домой, пожалуйста, отпустите меня домой, я хочу к маме и папе, я так устал, — просился Саске в бреду. И мы с Итачи уговаривали его остаться. Что здесь Саске будет лучше, что мы не сможем без него, а он плакал и хотел уйти, потом просил его убить, просил его отпустить обратно в Чистый мир.
Это было очень тяжело.
В конце восьмого часа, уже ночью, у него снова началась истерика:
— Кровь… дайте мне кровь… Итачи, убей всех, я хочу крови, ха–ха–ха… Убей всех, ты же можешь, братик, убей всех ради меня, — на Итачи было страшно взглянуть, кажется за эти восемь часов он постарел лет на десять.
— Я люблю кровь и отрубленные руки… я собираю коллекцию, — продолжал метаться Саске.
— Саске, прекрати! — стал тормошить его я. — Успокойся! Итачи больно.
— Итачи, братик… люблю… ты такой красивый, Наруто… и Итачи такой красивый… Не уходите от меня, не бросайте. Я не буду… пожалуйста, простите, простите меня… — я успокаивающе обнял его, поглаживая по спине, как в детстве, когда позволял использовать себя вместо плюшевого мишки и Саске наконец затих, уснув.
Саске не просыпался после случившегося ещё трое суток. Мы с Итачи дежурили возле его постели по очереди, точнее, я заставлял поспать старшего Учиха хотя бы немного, и обещал тут же разбудить, когда Саске проснётся. Впрочем, через час моих бдений у кровати Саске, Итачи выгонял меня из комнаты своего братца, упорно ожидая, пока тот очнётся.
Утром четвёртого дня, после того, как мой друг впал в беспамятство, меня разбудила какая–то возня на животе.
Открыв глаза, я встретился с ясным, голубым, как весеннее небо, взглядом Евы. Странным таким взглядом. Умилительным. Она, по–моему, до этого так могла посмотреть только на тентакли, причём, если бы они были у Курамы, который бы держал в одной руке печеньку, а в другой кусок прожаренного кабанчика (это была какая–то странная фишка в последнее время у нашей лисички).
Может у неё тоже случилось что–то вроде эмоционального выброса, как у Саске?
— Ах… — глубоко вздохнула лисица, откровенно пялясь на меня.
— Ева…
— Молчи, — мой рот заткнули мохнатой ладошкой. — Дай я полюбуюсь на тебя.
— Но…
— Тссс! — голубые глаза продолжали изучать моё лицо.
— А… — хотел спросить очнулся ли Саске, но коварная лиса начала вылизывать мои щёки.
Я подхватил её под передние лапы, отрывая от себя.
— Ты чего лижешься?
— Ты мне нравишься, Наруто, — безапелляционно сообщила многохвостое создание Саске.
— Меня Хината заревнует, — со смешком выдал я. — Она же моя девушка, а не ты.
Совершенно для меня неожиданно, от моих слов Ева сильно расстроилась, у неё реально потекли слёзы. Не знал, что лисы могут плакать. Да ещё так… навзрыд.
Ещё полчаса я её утешал, гладил и обещал раздобыть кабанчика, которого я попрошу Итачи зажарить огненным дзюцу. Только на такого кабанчика Ева в конце концов согласилась и перестала плакать. А ещё пришлось несколько раз поцеловать её в носик. И в глазки. И в мохнатые щёчки. В общем, чтобы прекратить эту истерику я уже был готов даже под хвосты её поцеловать, но обошлось.
Ева ушла в мой внутренний мир, чтобы пообщаться с Курамой, а я, с гулко бьющимся сердцем, направился к комнате Саске.
Оттуда мне навстречу вышли Хаширама с бабулькой Цунаде, которые тихо, шёпотом переговаривались или, скорее, переругивались.
— Саске проснулся? Как он? — тоже шёпотом спросил я. Цунаде, чем–то расстроенная, прошла мимо, бросив на деда короткий злой взгляд.