Договорить я ей не дал, просто стиснув в объятиях. Ощущения от объятий с матерью были поразительно настоящими. Она была тёплой и крепкой, волосы были мягкими, а ещё от неё пахло так, что у меня защемило сердце.
— Всегда… хотел увидеть тебя… мама, — слова дались с трудом, преодолевая застывший в горле комок. Я наконец увидел её, свою настоящую маму, а не ту женщину из другого мира, что была на неё так похожа…
— Мы ещё поговорим с тобой, Наруто, — отстранилась она, вглядываясь с улыбкой в мои глаза. — Но сперва давай укротим Зверя.
Где-то на периферии сознания я почувствовал, что там, где мы «перетягивали канат» из наших душ с Курамой, из моего тела выскочили цепи и опутали лиса. Двойственное такое ощущение и очень странное, если к тому же учитывать, что моё настоящее тело сейчас находилось в трансе, то вообще.
— Минато запечатал всю мою чакру в тебе, чтобы я помогла тебе взять силу девятихвостого под контроль, когда придёт время…
Я смотрел на неё во все глаза и думал, почему я не помню эту встречу и встречу с отцом. Несомненно, в этой ситуации было что-то знакомое, но и только. Когда я вспоминал, как побеждал Кураму, выходило, что я его самостоятельно одолевал, а потом вытягивал силу, но сейчас я засомневался, что всё так и было всегда… В воспоминаниях об этом было полно белых пятен, которые я всегда относил к проблеме памяти. Сложно упомнить каждый день в жизни шиноби, пусть даже она длится меньше семнадцати лет. А тем более такой насыщенной событиями, как моя. К тому же перерождение сказывалось, думаю, мозг младенца просто не мог вмещать абсолютно всё, и что-то «терялось» и «забывалось» или относилось к несущественному, что вспоминалось лишь по прошествии. Но это был слишком важный момент, чтобы такое забыть случайно…
— Эй, ты вообще меня слушаешь? — оторвал меня от мыслей голос матери.
— Да, прости, просто рад, что моя мама оказалась красотка, — как говорит Саске, «не знаешь, что сказать женщине, — говори комплимент».
Она зарделась и начала что-то говорить про волосы и то, что в детстве её обзывали «Помидорка-чан», а она всех за это лупила. А потом, когда она чуть подросла, из-за того, что она была безжалостна и всех избивала, её прозвали Жгучим Перцем. Мама рассказала мне о том, как они с отцом полюбили друг друга.
Её рассказ был и знакомым, и незнакомым. Словно я знал суть, но не помнил слов или того, кто мне это рассказывал. Но я внимательно слушал её, не отвлекаясь.
— Я люблю тебя… — она улыбнулась и притянула меня к себе, хихикнув. — Если сложить прозвище твоего отца, Желтая Молния Конохи, и моё, Жгучий перец…
Она покосилась на вставки в моём костюме и снова хихикнула.
— У нас в семье идеальная палитра получится, — хмыкнул я. — Теперь я понимаю, почему так люблю оранжевый цвет.
Мы засмеялись. Но наш смех прервал далёкий рёв Курамы.
— Моя чакра не сможет долго его сдерживать, так что постарайся, Наруто, это твой шанс! — мама воинственно сжала кулак.
— Понял!
Я сказал это, снова очутившись на поле боя с Курамой. Он был весь в цепях, что выходили из моей груди, а моя «душа» очистилась от красной чакры и снова пыталась затянуть чистую чакру лиса. Вовремя я.
Быстро вернул свой режим мудреца и атаковал массой клонов со здоровенными расенганами, а потом контрольный вихревой сюрикен запустил. Лису хватило. И с помощью же вихревого сюрикена и клонов получилось отделить чакру, которую я забрал себе. Полдела сделано.
Я сразу почувствовал себя таким горячим и могучим и, оглядев свои руки, понял, в чём дело. На мне был золотой покров биджуу! Наконец-то!
— Не вздумай меня злить, Наруто! — завопил лис.
Он, кстати, стал намного худее и костистей. И злей, так как чакра в нём осталась только «злая». Он начал творить бомбу хвостатого размером с трёх себя, но я ему помешал, вспомнив или просто поняв, что надо сделать.
Прикоснувшись к своей печати, я одним мысленным усилием опрокинул сдерживающие тории на все хвосты, тело, лапы и шею. А также сотворил новую клетку и закрыл её.
— Я тебе этого не забуду, Наруто, — бессильно зарычал он, прежде чем отрубиться.
— Прости меня… Курама, — тихо пробормотал я. — Но так надо… Просто потерпи ещё немного.
* * *
— У тебя получилось, Наруто, — я почувствовал руки матери на своих плечах. Странный переход обратно в золотое поле.
— Да… — я поднял на неё глаза. На её лице расцвела улыбка с примесью печали и гордости.
— Я теперь могу последовать за Минато, но сначала… — её рот сжался в ниточку. — Я хочу рассказать тебе правду о твоём рождении.
— Правду? — в душе шевельнулась мысль, что, возможно, сейчас мне скажут что-то важное, что поможет мне понять причину моих перерождений.
Мама начала издалека и рассказала историю клана Узумаки, в принципе, очень похожую на ту, что уже рассказывал мне Саске восемь лет назад. И о том, что она была до меня джинчурики Курамы и её привезли в Коноху из другой страны именно для запечатывания лиса. Деревня Водоворота, родина всех Узумаки, перестала существовать через пару лет после запечатывания девятихвостого. И по лицу матери было видно, что по ней сильно ударило подобное истребление родины. Я вспомнил Коухаку, настоятеля храма Воды, у него было такое же лицо и печаль, когда он вспоминал об Узушиогакуре.
Особый тип чакры, способный сдерживать девятихвостого, предопределил судьбу моей матери, и её отправили в Коноху для соблюдения какого-то давнего договора между Сенджу и Узумаки. Она встретилась с первой джинчуурики Кьюби — Узумаки Мито, женой Первого Хокаге Сенджу Хаширамы, и та запечатала в ней свою ношу и научила её, что если сосуд наполнить любовью, то можно жить счастливо, даже будучи джинчуурики. И, по словам мамы, она была счастлива с отцом. И это меня радует. Хоть это радует.