– Мне тоже, – ответил Самуэль.
Мы постояли в этой комнате, от печи шло тепло, огонь потрескивал. Вдруг Самуэль вытянул руку и положил ее на печь. И держал, пока я не смахнул ее.
– Ты что, блин, делаешь? – спросил я.
– Просто хотел проверить, насколько она горячая.
Я посмотрел на него и подумал, в своем ли он уме. Потом посмотрел на огонь и подумал, что если хорошее искусство хорошо настолько, то я точно смогу научиться его любить.
Пантера вздыхает и разводит руками. Откуда же мне знать, что бы я сделала иначе. Думаю, человека нельзя спасти, если он этого не хочет. Есть что-то эгоцентричное в самой идее, что забота о всех, кто тебя окружает, лежит на тебе. Люди живут своей жизнью, а когда больше не хотят, с этим ничего не поделаешь. Я уверена, что это все равно произошло бы, даже если бы я не переехала в Берлин. Если бы чаще ему звонила. А ты как – чувствуешь свою вину? Хотел бы что-то изменить?
Нас прервали два студента художки. Самуэль кивнул им и спросил, кто автор этого крутого экспоната. Студенты засмеялись:
– Эта печь – часть стекольной мастерской.
Я сглотнул и приготовился. Но атаки не случилось. Ни ухмылок. Ни чувства, что стоишь там голый. Самуэль не свалил все на меня, не сказал, что это мне пришла в голову такая идиотская мысль. Он просто подул на руку, рассмеялся и спросил, будет ли потом афтерпати. Когда студенты ушли, мы с Самуэлем остались стоять, огонь потрескивал, вокруг слабо пахло то ли горелыми волосами, то ли серой.
– Все равно лучше этого тут ничего нет, – сказал Самуэль, и я кивнул.
Он поддержал меня. Не дал мне упасть. Я подумал, что всегда сделаю то же самое для него.
Пантера смотрит на меня с удивлением и, может, немного с отвращением. Ты что, шутишь? В каком смысле – «облегчение»? Я была совершенно убита горем. Со смертью Самуэля умерла часть меня. Нет ничего, ни единого атома в моем теле, который испытал бы «облегчение», когда я услышала, что произошло. Без обид, но если человек так думает, он, должно быть, не в себе.
После вечеринки в художке мы поехали в центр. В «Ист» была очередь, но в дверях стоял Иббе из тренажерки, я изобразил Хамзу, подняв два пальца, и Иббе нас впустил.
– Вау, – сказал Самуэль, когда мы нашли столик в углу. – Я что, только что увидел, как двое цветных попали в «Ист» в полвторого ночи в субботу после зарплаты?
– Позвоним в Книгу рекордов Гиннесса?
Мы чокнулись, выпили, заказали еще, пошли на танцпол.
– Зачетная задница.
– Зацени эту фигурку.
– Глянь, какая попка у этой кошечки.
– Вот это да!
– Отличная задница!
Мы говорили все это скорее себе самим, а не девушкам. Когда заиграла песня, которая нравилась Самуэлю, он двинулся на танцпол. Он танцевал так, что на него показывали пальцем и качали головами. Изображал руками восход солнца и орал припев. Опускался на корточки и шепотом делился секретами с осколками бокалов на полу. Трясся как маракас. Когда он вернулся, чтобы сделать глоток, я почувствовал запах его работающего на полную дезодоранта.
Пантера качает головой. Не знаю. У меня нет хорошего ответа. Может, забыл отстегнуть? Вполне возможно. Или ехал настолько быстро, что понимал: скорости хватит, и никакой ремень безопасности в мире его не спасет.
Мы выпили больше обычного. Раковина в туалете раскачивалась, словно гребная лодка. Я как мог пытался сосредоточиться, чтобы поймать дверную ручку. Когда я вернулся, то обнаружил, что Самуэль развалился в углу с широко расставленными, как ножки мольберта, ногами. Музыка затихла, и охранники выгоняли людей, вытянув руки, как лопасти.
– По домам? – спросил я.
– Скоро, – ответил Самуэль.
В «Макдоналдсе» царил хаос. Два бухих парня-мажора валялись на полу и показывали пальцем на плевки на потолке, словно это были кометы. Девочка-подросток заблевала окно. Бомж в плаще и с пластиковыми пакетами на ногах сидел за столом и читал газету и выглядел самым нормальным в этом месте. Перед нами в очереди стояла тетка в сером пальто. Она покачивалась, долго делала заказ, ее карточка сработала не сразу. Самуэль посмотрел на свое запястье (хотя у него не было часов) и сказал:
– И как, машина ездит хорошо?
Тогда тетка обернулась и недовольно посмотрела на него. Она оказалась совсем не теткой, а девушкой примерно нашего возраста или чуть старше. В странном пальто в форме колокола, волосы с проседью. Она что-то пробормотала и пошла к выходу. Я заметил, что у нее на пальто приколота золотая брошь в виде совы. Этой девушкой была Лайде. И пока я делал наш с Самуэлем заказ, мы можем констатировать, что это был первый раз, когда Лайде и Самуэль увидели друг друга. Из колонок не заиграли скрипки. Ангелы не запели с небес. Мимо не проехала случайная машина с открытыми окнами, откуда на максимальной громкости играла песня Ди Энджело «Леди». Ночное небо не наполнилось фейерверками. Самуэль и Лайде оказались в одном и том же «Макдоналдсе». Он увидел ее. Она – его. Была поздняя ночь или раннее утро, и жизнь просто пошла дальше. Как будто ничего не произошло. Это была их первая встреча. Даже если кажется, что только я ее и помню.