– Когда сможешь начать?
Санитар на втором этаже охотно соглашается, чтобы в книге сохранилось его собственное имя. Меня зовут Гурпал, но все называют меня Гуппе. Фамилию тоже сказать? Напиши, что мне тридцать восемь, я не женат, люблю гулять, смотреть кино про космос и слушать Ар Келли, только кроме самых пошлых песен. Я работаю здесь два, почти три года, но это временно, вообще-то я музыкант, у меня дома небольшая студия, я сам все сделал, оборудовал кладовку и записываю там свои песни, это современный соул, но на шведском, много струнных и фоно, все это приправлено влияниями музыки бхангра, хип-хоп битами и мелодичными припевами. Один кореш описал это как быстрый трипхоп, пропущенный через джазовый соул-фильтр, городская поп-музыка, маринованная в классическом бибопе с вкраплениями джангла. Когда я рассказываю, звучит безумно, но я с удовольствием пришлю несколько треков, если захочешь послушать.
Прежде чем мы пойдем дальше, я хочу больше узнать о тебе. Как эта идея пришла тебе в голову? Почему ты хочешь рассказать именно о Самуэле? С кем еще ты говорил?
Гуппе говорит, что у него как раз заканчивалась смена, когда Самуэль вышел из лифта. Шел десятый час, но бабушка была на ногах с семи утра и спрашивала о нем каждые десять минут. Теперь же, когда он наконец приехал, она уснула.
– Как она? – спросил Самуэль, с трудом сдерживая зевоту.
– Кажется, сегодня хороший день. Ты тоже к нам переезжаешь?
Самуэль улыбнулся и посмотрел на пакет, набитый, как мешок с мусором.
– Не-а, просто привез ей кое-что из дома. Разные памятные вещи. Подумал, они могут пригодиться.
– Тебе или ей?
– И мне, и ей. Слышал вот это? Настоящая классика.
Самуэль достал из пакета компакт-диск. На обложке прозрачный игрушечный рояль, полный конфет.
– «Услада для ушей – 7»?
Самуэль кивнул.
– Это Ларс Роос[4]. Также известный шедеврами «Услада для ушей» с первой по шестую. Когда я был маленьким, бабушка постоянно его слушала.
Самуэль пошел к бабушке, она спала перед телевизором в комнате отдыха. На ней были белые туфли, тонкая бежевая куртка и юбка, не помню какого цвета. Рядом стоял чемодан. Я пытался объяснить, что он ей не нужен, она же только съездит в больницу и вернется. Но она не слушала, настаивала, что должна взять его с собой, и, если я чему-то и научился за время работы здесь, так это не пытаться убедить ее в чем-то, когда она уже приняла решение. Она часто повторяла: «Я не упрямая. Но я никогда не сдаюсь».
О’кей. Не горячись. Убери свое резюме. Мне наплевать, какое издательство тебя печатает. Насрать, что ты писал раньше. Просто интересно, что в твоей собственной истории делает тебя тем человеком, которому стоит все рассказать. Почему ты хочешь написать именно о Самуэле?
Гуппе говорит, что Самуэль несколько минут постоял, глядя на бабушку, а потом разбудил ее. Она храпела. Спала сидя, и рот у нее был открыт вот так (широко разевает рот, словно хочет, чтобы глотка загорела в свете люминесцентной лампы). Рядом стоял чемодан, и когда Самуэль его открыл, оттуда вывалились подсвечники, лопатка для торта и два пульта дистанционного управления. Самуэль погладил ее по щеке (два раза проводит рукой по собственной щеке, закрывает глаза), она вздрогнула и протерла глаза. Посмотрела на внука. На мгновение показалось, что она его не помнит. Потом улыбнулась и воскликнула (руками изображает крылья самолета):
– Ну наконец-то!
А потом:
– Вот это сюрприз!
Они пошли в ее комнату. А когда снова вышли, на Самуэле была потертая коричневая меховая шапка. В одной руке он держал чемодан и пакет, другой поддерживал бабушку.
– Ну, мы поехали! – прокричала она и помахала рукой. – Приятно было повидаться!
Она казалась счастливой, как никогда раньше (произносит с грустным видом).
О’кей. Понял. Мне очень жаль. Не знаю, что еще сказать.
Гуппе говорит, что стоило бабушке поселиться в пансионате, как она обвинила всех смуглых мужчин, которые там работали, в воровстве. Она была убеждена, что по ночам мы проникали в ее комнату и крали жемчужные ожерелья, и неважно, сколько раз ее дети и внуки говорили, что ожерелья хранятся в банковской ячейке. Я даже не знаю, были ли у нее вообще жемчужные ожерелья, но шкатулку с металлическими украшениями она прятала под кровать, а спустя два часа нажимала на тревожную кнопку и заявляла, что ее снова ограбили. Родственники извинялись, уверяли, что раньше она такой никогда не была, рассказывали истории о том, как она работала учительницей в бедном районе и основала в своем церковном приходе общество, которое собрало сотни тысяч крон на постройку школ в африканских странах. Она торговала на блошиных рынках и рвала простыни на тряпки, чтобы их можно было использовать как повязки в румынских больницах, а однажды, когда ее знакомый в детском доме в Латвии не смог найти шофера, чтобы перевезти автобус зимней одежды, она организовала все так, что это сделал ее старший сын, а она отправилась с ним, они вдвоем поехали в Латвию и привезли коробки с одеждой в детский дом. Через какое-то время стало даже странно слушать, как ее родственники перечисляют все это, я слушал одни и те же истории снова и снова от разных членов семьи, как будто они хотели восполнить что-то, как будто не понимали, что мы профессионалы. Мы привыкшие. Существуют проверенные методы работы. В каждой комнате живут растерянные бабушки и дедушки, и когда они нажимают на тревожную кнопку и говорят, что в туалете прячется кто-то страшный, мы завешиваем тряпкой зеркало. Когда они говорят, что какой-то старик шпионит за ними в окно, мы задергиваем шторы. Дедушкам нельзя самостоятельно бриться, потому что есть риск, что они придут на завтрак без бровей. Флаконы с олазолем нельзя оставлять без присмотра, потому что тогда их выпивают. Бабушка Самуэля была совсем не так плоха. Напротив, она была из тех, чье настроение менялось чаще всего.