Как же я был рад, когда Себастьян меня убил… КАК ЖЕ Я БЫЛ РАД! В девятом-то кругу ни перед кем не приходилось притворяться! Там каждый сам за себя, каждый сам по себе. Свобода, конечно, весьма своеобразна была, но всё-таки хоть какая-то свобода.
Эх… А потом меня вызвала Таня.
Я не имел права, я физически не мог отказаться от контракта! Меня бы там сожрали в два счёта! Поэтому я заключил контракт. И мне предстояло снова встретиться с Себастьяном.
СНОВА!!! СНОВА!!! БОЖЕ, УБЕЙ МЕНЯ!!!
Мои молитвы, видимо, были услышаны.
Ибо секунду назад мне в грудь вонзилась катана.
Больно…
Почему…?
Ах, это же оружие охотников на вампиров… Я хоть и отношусь теперь к высшим демонам, но я весьма слаб… Я успел осознать только сам факт атаки. Даже если бы сзади были обычные люди, я бы всё равно не уклонился.
Надоело жить.
Что это…? Мои руки начинают рассыпаться прахом… И ноги тоже! Почему я умираю по частям?
— Сиэль?
Всё так же смотрю на катану, но её уже не вижу. Вместо неё — какой-то женский силуэт.
— Сиэль!
Появляется другой силуэт, мужской.
— Мы ждали тебя, Сиэль!
Голоса знакомые! Очень знакомые!
— Сиэль, мальчик мой, иди к нам!
Трясущимися и уже не существующими ногами делаю шаг. Ещё. И ещё. И ещё.
— Сиэль…
Знакомые руки обнимают. Ласково, нежно… Осыпаюсь прахом до конца.
Я уже не принадлежу этому миру. Я с вами.
Мама… Папа…
83
Вернёмся чуть-чуть назад. К тому моменту, когда Себастьян погрузил Аню в недельный сон.
— И ты сделаешь всё, чтобы её казнили, причём самой медленной и мучительной смертью. Это приказ, Себастьян!
Ладонь обожгло болью. Вот это — приказ! Настоящий приказ!
— Да, моя госпожа, — поклонился я, — я всё сделаю. А сейчас Вам лучше поспать, причём не одну ночь, а ближайшую неделю как минимум.
— А что так много?
— Надо, госпожа, надо.
Подхожу ближе и слегка сжимаю её виски указательными пальцами. Госпожа проваливается в сон. Кладу её на диван, подкладываю под голову подушку, укрываю тёплым пледом (зима на дворе всё-таки).
Я мог бы подробно рассказать Вам, госпожа, зачем Вам сейчас нужен столь длительный и спокойный сон. Я мог бы, но зачем, как просто и понятно выражается молодёжь, грузить мозг? Тем более Вам, в Вашем-то состоянии. Излишняя информация сейчас совершенно ни к чему Вашему усталому разуму. Пожалуй, и про Вашу мать я тоже промолчу. Вы же не спрашиваете. Да и есть у меня дела неотложные.
Я выключил свет, вышел и хотел уж было запечатать дверь одной очень хорошей печатью, которая никому не позволит пройти в комнату в моё отсутствие, но передумал. Угрозы-то больше нет. Таня в кандалах, которые сдерживают даже чистокровных, Лиля в Канцелярии, Сиэль с Ханной и тройняшками — мёртвы. Жизнь теоретически становится хороша.
Выхожу на улицу и иду в направлении лунного общежития. Лучше тебе, Куран, быть там. Я не люблю долго искать тех, кто мне срочно нужен.
Молча захожу в общежитие. Аристократы гудят, словно улей. Готов поспорить — обсуждают недавнее происшествие. Интересно, как Канаме объяснит своим, так сказать, подданным, присутствие в Академии многих высших сил? Хотя это не моя забота.
— Учитель Михаэлис? — удивлённо спрашивает кто-то из толпы.
Вокруг меня тут же образовалась мёртвая зона метров в пять-десять. Не мудрено, ведь мне больше не нужно скрывать свою ауру высшего.
— Что Вы здесь делаете, учитель? — новый, но уже настороженный вопрос.
Как мне захотелось пришибить наглеца, посмевшего назвать меня учителем и попутно объяснить ему, что учителем я был фактически по приказу, и что обозвать высшего учителем — это всё равно, что очень сильно его оскорбить. Потому что для таких, как я, нет профессии унизительнее, чем учитель. Разве что воспитатель детского сада. Бээээ…
— Канаме ищу, — ответил я сквозь зубы, — он здесь?
— А зачем он Вам?
Кому-то, видимо, вон той зелёноволосой с края, надоел собственный язык. Иначе почему она дерзнула так со мной разговаривать…
Похрустев костяшками пальцев, я с нехорошим прищуром повернулся в её сторону. Настенный светильник рядом с ней лопнул, а по стене пошла трещина.
— Изуми, — послышался голос Канаме с верхушки лестницы, — ты изучала правила этикета?
— Д-да, Канаме-сама, — робко пискнула зелёноволосая.
— Я не вижу, — голос Канаме заледенел.