Тем не менее, ту деревню мы сожгли. Любого рода ямы, обнаруженные под землей, были подорваны. Нашли пару единиц оружия, но ничего особо серьёзного. Уничтожили довольно много риса, а по кладбищам прошлись бульдозеры. Всё превратили в большую автомобильную стоянку.
Самое яркое воспоминание о той деревне ― одна старуха. Однажды мы ей помогли, когда она страдала от страшных болей. Она потом пришла и привела других членов своей семьи, а когда мы появились там в третий раз, она пригласила меня к себе пообедать. Поэтому каждый раз, как мы туда приходили, я всегда с ними обедал. И вот я увидел, как солдаты забрали её, её родных, пару свиней и куриц, что у них были, ― а было их не очень много — и грузят в «Чинук». Она подбежала ко мне, обняла и просила что-то сделать. Ничего я сделать не мог. И вот тогда я начал по-другому относиться к той войне. Я до сих пор вижу её лицо, как перед собой. Даже не представляю, чем всё для неё кончилось. Она была очень похожа на мою мать, постоянно приглядывала за детишками, бранила их, но очень их любя…
Операции «найти и уничтожить» шли с самого первого дня, но операция «Cedar Falls» была больше «найти и зачистить», она обращалась в масштабные переселения населения. Район «Железный треугольник» с давних пор был прибежищем вьетконговцев, и мы всерьёз собирались его расчистить. У них там были туннельные комплексы, которые ― Бог ты мой, пролезаешь через узкий крысиный ход и обнаруживаешь операционную с эмалированными стенами, ртутными лампами и новейшим оборудованием французского производства, не хуже нашего, и попасть туда можно всего-то через узкий крысиный ход, прикрытый кухонным чаном. В том районе было много схронов с продуктами и оружием. Там под землей был целый комплекс для размещения войск. Они там выстроили настоящий лабиринт. Тот район представлял собой базу, с которой они вели действия против Сайгона. Потому и решили вывезти всё гражданское население и, собственно, сделать так, чтобы Чарли не могли использовать его в качестве прибежища. По иронии судьбы, основной удар по Сайгону во время Тета[20] был нанесён как раз из «Железного треугольника», вскоре после того, как мы провели все эти операции. В общем, искали-искали, много чего уничтожили, но что-то пропустили.
Мы начали выезжать на «Медкэп» в лагеря для перемещённых лиц. Жилища у них были очень однообразной архитектуры, они состояли из толстых палок, металлических или фибергласовых листов, в основном просто длинные такие сооружения. Селяне старались разбивать их на семейные клетушки, используя картон, древесные отходы, кому что удавалось достать. Жили они в тесноте. Санитарные условия очень даже оставляли желать лучшего. Ни водопровода нормального, ни водоснабжения. Помещения содержались в достаточной чистоте, и я ни разу не слыхал, чтобы там случались эпидемии, но жить там я б никому не посоветовал. Здания эти возводились на бетонных плитах, вокруг ― голая земля, колючая проволока, ворота, и больше ничего. Ни деревьев для детишек, чтобы лазать по ним, ни садов для взрослых. Они просто сидели себе целый день, болтали, еду готовили ― время убивали. Продукты были в основном от USAID.[21] Мы давали им такие отличные продукты, как бургуль, а они даже свиньям скармливали его с опаской. Мы отправляли во Вьетнам, один из крупнейших производителей риса, тонны риса из Луизианы. Грузовики доставляли мешок за мешком с продовольствием, с традиционной для USAID эмблемой «рукопожатие». Иногда продукты доставлялись в пластиковых мешках с изображением арвина на белом коне, отдающего честь или размахивающего вьетнамским флагом, с вьетконговским флагом у коня под копытами. Надпись на мешке в переводе гласила: «Ваше правительство вызволило эти продукты из рук вьетконговцев, которые украли их у вас. Доброго вам здоровья», или что-то вроде того. Люди прочитают эти надписи на мешках и смеются, потому что в лучшем случае это были, скорей всего, продукты, которые арвины похитили у них же, когда их переселяли.
Когда американцы рассуждают о вьетнамцах или жителях Индии, или какой-другой подобной страны, мы ведь относимся к ним не так, как к тем, что живут где-то по соседству. Если бы кто-то пришёл в наши места, сжёг все наши дома и большую часть имущества, посадил на летающие тарелки, каких мы сроду не видывали, и зашвырнул нас на край вселенной в палаточный городок посреди песочницы, окружённой со всех сторон проволокой, то, думаю, нам бы это не очень понравилось. Большинство из нас так и не научились видеть во вьетнамцах настоящих людей. Помню, как президент Джонсон в одном из роликов, снятых для операций психологической войны, которые нам показывали, заявлял, что коммунисты не такие, как мы ― они бесчувственные. Но я не мог забыть ту старуху, и не мог забыть, как после налёта B-52 прибыл в один район, где увидел маленькую девочку с ногой… «травматическая ампутация»…[22] всё ещё живую… Мать погибла. Всё вокруг поставлено с ног на голову, несколько людей, оставшихся в живых, ещё вопят, кто-то бродит вокруг, а взгляд у них мёртвый, совершенно дикий взгляд. Интересно, думал я, какие чувства испытывали бы жители Питтсбурга, если бы к ним прилетели вьетнамцы на B-52 и забросали бомбами. И, хотя я с большим сочувствием отношусь к военнопленным из числа лётчиков, я тут выбрал Питтсбург по той простой причине, что это сталелитейный город, и ему присущ образ города, в котором живут настоящие работяги, достойные американцы. Попытался сейчас представить себе кучу сталеваров ― их жёны, дети, невесты, родители, дедушки с бабушками разорваны на части или бегают вокруг, вопя от боли ― и тут какой-то вьетнамский лётчик спускается на парашюте. Думаю, встретили бы они его не очень дружелюбно.
22
Один из стандартных терминов, применявшихся при классификации ранений —