В ту ночь, когда полковник узнал, что по берегу движется батальон, он позвонил мне на базу по телефону. Я был со своими вьетнамцами. Жил я южней американцев на вьетнамской базе. Он спросил, смогу ли я при необходимости прислать быстроходные катера, чтобы их эвакуировать, и мог ли я с помощью своих вьетнамцев что-нибудь сделать, чтобы разобраться с тем батальоном, что шёл по берегу.
Сказано было «усиленный батальон», понимай как хочешь, так? Пятьсот, шестьсот человек — кто знает? У меня было сто матросов-вьетнамцев и шесть-семь офицеров-вьетнамцев. Из этой сотни матросов в том состоянии, когда их можно куда-нибудь направить, было человек пятьдесят. А полковник спрашивал, мог ли я что-либо поделать с этим батальоном. Ну, бесполезно было бы отправиться к моему коллеге, лейтенанту-вьетнамцу, и сказать ему: «Слышь, парень, сейчас мы с тобой возьмём двадцать матросов, пойдём и дадим просраться пятистам солдатам главных сил Вьетконга». Поэтому я сказал ему, что там один взвод.
Этого слабака я мог загнать в бой только обманом, а потом уже повести его в бой и там его пристыдить. Идти в бой вслед за ним — никогда такого не было, надо было идти впереди и, если делать это достаточно стильно, тогда и он мог пойти за тобой. Приходилось даже не вести его за собой, а заманивать. Я взял с собой своего коллегу и порядка тридцати матросов, мы уселись в пару джонок и зашли на пару кликов[29] севернее американского объекта. Мы развернулись в цепь, в одну шеренгу, с интервалом тридцать футов,[30] углубились на полклика от берега. Оборона, называется — хилее не бывает. Оружие у нас было только ручное — много не повоюешь. Я вызвал по рации на помощь «Спуки». «Спуки» ― это самолёт С-47 с пушками Гатлинга. Я дал ему команду на взлёт, и так было приятно слышать, что он вылетел, потому что у нас уже начиналась перестрелка, и по нам стреляли из весьма тяжёлого автоматического оружия. Помню, как поздно ночью, когда я был уже всерьёз уверен, что скоро нас всех сожрут, прилетел «Спуки» и вызвал меня на связь: «Алло, алло, это “Спуки” ноль-два, и у меня тут сорок тысяч патронов счастья». Какая ж радость была его увидеть.
В общем, обнаружив присутствие «Спуки», с одной стороны, и факт нашего присутствия на том участке с другой, они остановились, перегруппировались и заново проанализировали ситуацию, потому что по планам между ними и американским объектом никого не должно было быть, а ты же знаешь, как вьетконговцы отрабатывают все свои действия. Слава Богу, они и после этого не пошли через наш участок и не стали выяснять, что и как. Они отошли. И меня за это наградили.
Представление на меня подал тот армейский полковник, что командовал группой советников — не Военно-морские силы США. Как раз когда я числился во флотском списке смутьянов, армия поощрила меня за храбрость. У меня никак в голове не укладывалось: я сразу и герой, и козёл отпущения — как же так?
ДЕРЕВНЯ ЛАНГКО
Джонатан Полански
Стрелок
101-я воздушно-десантная дивизия
I корпус
Ноябрь 1968 г. — ноябрь 1969 г.
На равнине мы жили в рыбацкой деревушке под названием Лангко. Красивое-красивое место, на берегу Тонкинского залива. Тихая такая деревушка, где сочетались французская и вьетнамская архитектура, строения из цементных плит и бетонные домики всех оттенков голубого.
Мы стояли у моста, прикрывая деревню и железную дорогу, чтобы их не взорвали. Наверное, это были мои лучшие дни во Вьетнаме, потому что там я познакомился с женщиной, в которую сразу же влюбился. Мы каждый день были вместе, с утра до вечера. В караулы я ходил по ночам, поэтому днём забот у меня не было. Мы уходили за железную дорогу и валялись у большого водопада, и я всё больше привязывался к этой женщине, которая была раньше замужем за арвином, которого убили, и от которого у неё остался сын. Мы гуляли часами напролёт. По-английски она говорила очень хорошо. Так странно было, что разговоры наши очень походили на те, что я мог бы вести и здесь. Мы разговаривали о детях, о ней, обо мне. О том, как нам хорошо друг с другом. Что бы мы делали, будь мы в Штатах. Как жила она там, где выросла, в Сайгоне, до того как переехала сюда. Она вместе со всеми родными перебралась так далеко на север. Отец у неё был учёный и руководил школой.