Я был поражён и взволнован, когда узнал, что буду служить в 101-й воздушно-десантной дивизии, потому что для меня это означало следующее: «101-я, им придётся много драться». И это меня пугало. Рассказы, фильмы, нашивка с «Кричащим орлом». Но я пришёл в такое восхищение, что написал домой отцу: «Я в 101-й воздушно-десантной дивизии. Кричащие орлы».
КРИЧАЩИЕ ОРЛЫ
Джеймс Бомбар
Командир стрелкового взвода
101-я воздушно-десантная дивизия
Фанранг
Декабрь 1967 г. ― февраль 1968 г.
Мы прибыли в Камрань-Бей ночью. Когда раскрылись самолетные двери, первое, что всех поразило — жара. В самолет вошли сержанты и сказали: «Добро пожаловать во Вьетнам». Не сказал бы, что все, кто был на борту того самолета, были в экстазе по поводу того, что они во Вьетнаме.
Работа шла по полной программе. Стояла глубокая ночь, но взлетно-посадочная полоса была хорошо освещена. Нас отвезли на автобусе в место, которое называется repo depot, или центр подготовки пополнений. Было около часа ночи. Там всё принимали борт за бортом с войсками из Штатов, сортировали и распределяли по разным подразделениям. Случались и проблемы с транспортировкой солдат по частям. Самолётов для перевозки не хватало.
Когда я прибыл в Фанранг, войны там не было. Это была тыловая база бригады, с взлетно-посадочной полосой, она служила домом для многих других подразделений. Большая база ВВС там была. Что меня больше всего поразило — большой плакат, с большим Кричащим Орлом. Те, кто знаком со 101-й, знают, что она очень гордится своей эмблемой, это очень гордая, элитная часть.
Когда я только прибыл, штатный состав там был еще из кадровой пехоты. Хорошо ли это, плохо ли, но аура особая присутствовала. В те времена загадочное обаяние понятия «воздушно-десантный» было им привито — дух этот, кастовость, если хотите. Однако по мере того как моя служба продолжалась, к нам всё поступали и поступали военнослужащие не из десанта, и потеря частью своего парашютного статуса стала лишь вопросом времени.
Мы добрались до передовой базы бригады, и сержанты с рядовыми отправились в отдельную палатку, офицеры же пошли в другое место, где обнаружили начальника строевого отдела бригады в звании майора. Росту в нем было около шести футов с половиной,[55] и был он лысый. Он расписал нас по батальонам, мне достался 502-й. Один техасец подошел поздороваться. Длинный, кожа да кости. «Ваще, — говорит. — Вам реально повезло, что сюда попали. Лучшая часть в Армии, ваще». А я всё озирался и думал: «До чего же прикольный базар у этих техасцев».
Ветераны казались намного старше своих лет. Может, из-за того, что такие грязные были, но казались старше — мальчишки с мужскими лицами. Салажата выглядели помоложе, и всем им было страшно, но вот что я обнаружил — после первого боя все они становились ветеранами. Эта необстрелянность слетала с них моментально. Обычно первый бой включал в себя не только сам бой, но и долгие дни в джунглях, когда приходилось применять солдатские навыки — как ходить по джунглям, всего опасаясь, как организовывать оборону, периметры. Надо было думать о том, как выжить, и вдруг — БУМ! — вот ты уже и солдат, уже ветеран.
Во время Тет-наступления мы вошли в Сайгон и пробивались в район Шолон. Я не ожидал, что бои в Сайгоне будут настолько напряжёнными, но они были очень даже напряжёнными. На ипподроме шли чрезвычайно тяжёлые бои, в которых сам я участия не принимал, но соседний батальон в них участвовал, и они понесли тяжёлые потери. Несколько парней, с которыми я учился на курсах парашютной подготовки, и которых знал очень хорошо, погибли. Парень по имени Бо Кэллоуэй погиб. Он был из Техаса. Мы вместе учились на курсах парашютной подготовки, курсах рейнджеров и курсах начальной офицерской подготовки. Когда видишь, как погибают твои друзья, тебе говорят, что кто-то из них погиб, это… Каждый раз погибает частица тебя самого.
Помню, как перед моей отправкой во Вьетнам мы сидели на базе ВВС Маккорде — я, мой друг Хантер Шортвелл, который был с женой. Он был выпускник Вест-Пойнта, и уже побывал во Вьетнаме в качестве советника ещё до наращивания нашего военного присутствия. Он был из Массачусетса. У него была красивая жена, маленький ребенок, тоже красивый. Я сказал ему: «Хантер, зачем ты снова туда едешь? Ты же собираешься уходить из армии». Он хотел стать юристом. Не хотел останавливаться на одном и том же. И он ответил: «Я снова туда еду, потому что я солдат». Я говорю: «Но ты ведь уходишь со службы». Он отвечает: «Но я верю в эту страну, и верю, что это мой долг. Я ведь из Вест-Пойнта. Я собираюсь уходить, но я не могу уклоняться от командирского долга». Хантер был аристократ, из хорошей семьи. Мы с Хантером и женой его посидели ещё, пива попили, и были довольно-таки навеселе, когда все вместе уходили в тот день. Мы служили вместе в 82-й, и были очень дружны. Когда-то он играл в хоккей, и я когда-то играл в хоккей, и нам было о чём поговорить. В нем было всё то хорошее, что есть в нашей стране, будущее нашей страны — оно было светлым, и он был светлый, привлекательный внешне человек. Он воплощал собою всё то, за что стояло наше поколение.