Прочитав ее, Рудаков без удивления сказал:
— Логично.
— Ты как относишься к этому, Константин Изотович? Ты что думаешь, отец родной?
— Приказы начальства обсуждению не подлежат, их выполняют.
— Так-то оно так, если по-человечески, если, скажем, тебе пришлось бы решать этот вопрос, ты лично как поступил бы?
Позванивая чайной ложкой о стакан, Рудаков не спешил с ответом. Александр Степанович Кузьмин был симпатичен ему. Он ценил в нем добропорядочность, естественное, без какой бы то ни было рисовки, внимание к людям, умение вовремя вмешаться и погасить иные нежелательные перепалки. Но в то же время он считал, что к этим в общем-то хорошим качествам директору нужно и другое, без чего трудно руководить заводом. Под этим другим Рудаков подразумевал твердую руку, потому-то и ответил:
— Я не торопился бы и не такое принял решение.
Слова Рудакова больно царапнули по сердцу Кузьмина, однако, не выказывая этого, он проговорил:
— Спасибо за откровенность, Константин Изотович. Прошу считать, что никакого разговора между нами не было.
— Принято. В свою очередь, прошу, Александр Степанович, не сомневаться, что я как главный инженер буду вашим ближайшим и надежным помощником во всем.
Когда был издан приказ о вступлении Кузьмина в должность, уже в директорский кабинет заглянул с поздравлением Рябов — однокашник по рабфаку и вечернему отделению института.
— Вот какая петрушка получилась, Александр Степанович, тебе-то не от кого дела принимать. Наш директор красным солнышком объявился в Новогорске и был таков, — говорил он после поздравления.
— Ты же знаешь, в наркомат вызвали. Думалось, вызов связан с положением на заводе, а теперь ясно: перевели на другую работу моего предшественника, — с нотками сожаления отвечал Кузьмин. — Мне самому надо сдавать парткомовские дела. А кто примет?
— Ну, свято место не бывает пусто…
— Я вот о чем иногда подумывал: два таких кита, как Леонтьев и Ладченко, в одном цехе — это расточительство, а в военное время не позволительное. Не обратить ли взор на Андрея Антоновича? По-моему, хороший будет секретарь парткома, — продолжал Кузьмин.
— И я такого же мнения. Думаю, партком поддержит кандидатуру Леонтьева, — сказал Рябов.
В этот же день Кузьмин позвонил в горком, решив съездить к Алевтине Григорьевне и представиться: назначен директором. Ее на месте не было, секретарша сказала, что Алевтина Григорьевна ушла в цех Леонтьева (в телефонных разговорах и газетах цехи назывались по фамилиям их начальников).
Кузьмин подосадовал: нет еще телефона в инструментальном, а то можно было бы позвонить и договориться о времени встречи с Алевтиной Григорьевной. Он отметил на откидном календаре — надо срочно пригласить заместителя по хозяйственной части и подтолкнуть с установкой телефона.
Мартынюк чуть ли не ежедневно бывала в цехе, интересуясь, главным образом, котельной. Еще в те дни, когда Рябов подыскивал помещения для завода, было решено тут же приступить к строительству столовой и котельной для инструментальщиков. Под столовую облюбовали складское помещение, утеплили его, настелили полы, вмазали котлы, вот и вся недолга. С котельной посложнее. Не было оборудования, а когда его получили и начался монтаж, то, как это часто случалось теперь, вмешался военкомат, приславший повестки самым опытным монтажникам.
— Через недельку получим тепло, — говорил Леонтьев, и в его голосе не слышалось упрека, хотя он имел основания кое-кого попрекнуть за промедление. Сказал же однажды Ладченко, что новогорцы, мол, услышали эхо войны с опозданием… Алевтина Григорьевна тогда промолчала, будто бы не поняла намека.
Она видела: инструментальщики привезли станки, ванны для закаливания металла, точильные и другие приспособления, а людей приехало почему-то мало. Когда она с удивлением сказала об этом Леонтьеву, он объяснил, что выполнялся приказ увозить оборудование с минимальным числом рабочих и служащих, которые смогли бы грамотно расставить его и подготовить к пуску, а для работы люди найдутся на месте.
Алевтина Григорьевна тяжко вздыхала:
— Вы сами знаете, какими людьми богаты мы нынче. Старики, женщины, подростки… Да еще те, кто уже войной отмечен.
— Ну что ж, придется учить женщин, подростков и войной отмеченных, — сказал он.
— А вы, как я погляжу, оптимист.
— Нужда заставляет, а нужда, как говорится, хитрее мудреца.
По дороге в горком ей вдруг припомнилось, как на днях директор медно-серного завода полушутя-полусерьезно говорил: «У вас, Алевтина Григорьевна, вспыхнули нежные чувства к пришлым, они полонили ваше сердце…» Подделываясь под его тон, она отвечала, что хворое дитя матери дороже, но старая любовь не ржавеет.