— Леонтьева единогласно избрали секретарем, — отозвался тот.
— Слышишь? Единогласно! — одобрительно воскликнул Макрушин. — Оно, конечно, жалко, — обеспокоенно продолжал он, — а так, стало быть, надо. Андрей Антоныч и там ко двору будет.
В это же утро секретарь парткома Леонтьев заглянул в кабинет к директору. Прежде он приходил сюда только по вызову, а теперь может и обязан заходить в любое время.
— Ну, Андрей Антонович, рассказывай о самочувствии, — радушно встретил его Кузьмин.
— Самочувствие, как у того охотника, который зарядил ружье, а куда стрелять, не знает, — признался Леонтьев.
Директор улыбнулся.
— Вполне закономерное состояние. Помогу. Познакомлю тебя с набросками плана работы парткома на следующий месяц. Вот гляди, — Кузьмин положил перед ним рукописные листки, продолжил: — Заметишь, конечно, что в набросках ничего нет о наглядной агитации. Винюсь. Упустил, у меня до нее как-то руки не доходили, а ты обрати особое внимание, — советовал он. — А еще, Андрей Антонович, надо тебе вплотную познакомиться с делами всего завода, с насущными проблемами. Плоховато у нас, например, с поковками. Своя кузница еще не работает, поковки мы получаем с других заводов, а там не спешат, поставщики подводят… Как ты думаешь, не обратиться ли нам с письмом в наркомат или ЦК партии, чтобы помогли в этом деле?
— Если надо, значит, надо, — ответил неуверенно Леонтьев, еще продолжавший жить заботами одного цеха. По крайней мере, в такие высокие инстанции обращаться ему не приходилось.
— Первым делом давай-ка пройдемся по цехам и отделам, с их работой познакомимся, выслушаем просьбы, претензии руководителей и рабочих, — продолжал директор.
Они уже готовы были двинуться в путь, как вдруг позвонил начальник деревообрабатывающего цеха Пахарев и попросил помочь пиломатериалами.
— Иначе зашьемся! — доносился до Леонтьева хрипловатый голос из телефонной трубки.
— Без паники. Я сам займусь этим делом. Лично! — Кузьмин положил трубку. — Ты, Андрей Антонович, иди к себе в партком, подумай над планом, а я помогу Пахареву и позвоню тебе.
Леонтьева чуть ли не сразу стала терзать мысль о том, что его преемник, нынешний начальник инструментального цеха Ладченко, был, пожалуй, прав, когда с глазу на глаз говорил, что добрейшего Александра Степановича Кузьмина усадили не в свои сани. Леонтьев пытался возражать, доказывать, что Кузьмин технически грамотен, хорошо знает производство, способный организатор…
— Все это правильно, — соглашался Ладченко. — Но он мягковат, а для директора твердость — половина успеха. Все мы люди, все мы человеки… На нашего брата иной раз и прикрикнуть не грех, потребовать: дух из тебя вон, а сделай!
И вот сейчас Леонтьеву показалось, что не директорское это дело заниматься лично пиломатериалами. Прежний директор наверняка отослал бы начальника цеха к своему заместителю по снабжению и вдобавок строго-настрого предупредил бы, что товарищу Пахареву пора знать, кто и чем занимается на заводе…
Вернувшись в партком, Леонтьев увидел директора ремесленного училища Артемова.
— Здравствуйте, Андрей Антонович, я к вам с радостью и горем, — доверчивым тоном сразу же начал он.
Пожав ему руку, Леонтьев пригласил:
— Прошу, Лев Карпович, садитесь, рассказывайте. Начнем с радости, а?
— С нее-то я и хочу повести разговор, — согласился Артемов. — Здесь был секретарь обкома, вот я и помчался к товарищу Портнову со своими болячками, с тем, что нет у меня охоты быть генералом без войска, директором училища без крыши над головой. Словом, все поведал ему: и как тайком да с хитростью грузил в эшелоны кое-что из училищного оборудования, и что присмотрел я здесь некие зданьица, которые сейчас никому не нужны. Строилась тут перед войной кондитерская фабрика, иные здания уже под крышу подведены, а потом, сами понимаете, их забросили, то бишь законсервировали. Товарищ Портнов — человек с пониманием, он-то и сказал Алевтине Григорьевне: «Вези, секретарь, посмотрим, на что око положил товарищ Артемов». Короче говоря, Андрей Антонович, здания у нас в кармане. Их достраивать надо, приспосабливать.
— Достраивать, приспосабливать… Это, наверное, и есть ваше горе, — предположил Леонтьев.
Вздохнув, Артемов с той же доверчивостью продолжил:
— Нет, Андрей Антонович, горе горькое в другом. Кадры мои растащили. Я уж кое с кем разговаривал на эту тему, зондировал почву и пришел к грустному выводу: мало кого из мастеров и преподавателей возвратят мне. Прижились они в цехах. Стахановцами стали. Но ведь обучать ребят кто-то должен! Сами знаете, ходил я по цехам, присматривался, где и как относятся к ребятам. Педагогические таланты обнаружил… Взять хотя бы Еремея Петровича Мальцева — настоящий педагог-самородок! Сказал я об этом вчера Ладченко, намекнул, что Еремей Петрович — находка для училища… И знаете, куда послал меня уважаемый Николай Иванович?