«У нас в инструментальном по-другому», — подумалось Леонтьеву, но он тут же отбросил эту мысль, понимая, что теперь отвечает не только за инструментальный, а за все, чем жив завод.
Когда глубокой ночью они вернулись в директорский кабинет, Леонтьев сразу же озабоченно заговорил:
— Извините за откровенность, Александр Степанович, но я не ожидал, что столько встретим неурядиц. Странно и непонятно, почему в цехах мы почти не увидели инженеров, даже сменных. О какой же дисциплине работы в ночное время можно говорить после этого?
Кузьмин молчал. Ему было неловко и больно оттого, что новый секретарь парткома может подумать, будто до него все тут смотрели сквозь пальцы на то, как идут цеховые дела. А дела-то шли, и неплохо! Даже секретарь обкома, походив днем по цехам да поговорив с людьми, сказал, что за оружейников он спокоен, что они сделали почти невозможное… И зря, ох, зря выскочил Рудаков со своими словечками о том, что оружейникам не привыкать к комплиментам, они их получали достаточно, а сейчас к этим комплиментам да прибавить бы нашему строительному цеху побольше кирпича и кровельного железа… Портнов рассмеялся: «А с вами, товарищ главный инженер, надо ухо держать востро». И Кузьмину было неясно, как отнесся Портнов к словам Рудакова — то ли одобрил, то ли счел их неуместными… Секретарь обкома больше слушал и, почти ничего не обещая, отвечал на просьбы: «Посмотрим, подумаем» — и многозначительно поглядывал на Алевтину Григорьевну. На прощание он сказал: «С вашего позволения, товарищи, многие претензии передам тресту «Медьстрой», думаю, что нас там поймут». Вообще-то Кузьмин был несколько разочарован посещением завода секретарем обкома: походил, посмотрел, поговорил и никаких тебе ценных указаний или выводов.
— Надо нам почаще проверять работу ночной смены, — сказал Кузьмин.
— По-моему, нужно в первую голову потребовать этого от руководителей цехов, — сказал твердо Леонтьев.
— Так-то оно так, но самому лучше, свой глаз — алмаз.
— Одно другому не мешает. Всюду самому не успеть.
— Тоже верно, — вынужденно согласился Кузьмин, и, чтобы уйти от продолжения разговора о нынешнем обходе цехов, он вежливо спросил: — Как у тебя, Андрей Антонович, с жильем? Не думаешь ли сюда перебираться? Есть квартира бывшего директора. Он так и не обжил ее. Занимай те две комнатки. Главная выгода — близко, два шага — и дома. Соседями будем, — улыбчиво советовал Александр Степанович.
— В нынешних условиях такая квартира для одинокого человека — это роскошь, — грустно ответил Леонтьев, подумав, что, будь с ним Лида и Антошка, пригодились бы те две комнатки, от всего доброго сердца предложенные Кузьминым.
— Ладно, подыщем тебе что-нибудь поскромнее, — пообещал директор. — Ну, Андрей Антонович, пожелаем друг другу спокойной ночи. Прикажу своему шоферу, чтобы отвез тебя домой. К сожалению, парткомовскую легковушку поставили на ремонт. Ничего, через пару-тройку деньков ты будешь на колесах!
— Время позднее. Переночую в парткоме, — сказал Леонтьев, решив не беспокоить ночью соседей по квартире.
В тот первый день, когда приехали в Новогорск, Валентина Михайловна Конева заявила Леонтьеву: как жили в Левшанске по соседству, так будем и здесь, и увезла его вещи, отмахнувшись от Марины Храмовой. Для начальника цеха Марина Храмова, конечно же, наметила более удобную квартиру, но Валентина Михайловна сделала по-своему. Семья Коневых и Леонтьев были подселены в трехкомнатную секцию рабочего медно-серного завода. Видя, как стало тесно в той квартире, Леонтьев поговаривал, что найдется для него местечко в бараке, где разместились инструментальщики, но Валентина Михайловна и слушать не хотела о его переселении туда.
«Теперь она возражать не будет, если перееду поближе к парткому», — рассуждал у себя в кабинете Леонтьев. Он уже собирался прилечь на отгороженную занавеской железную кровать, как вдруг раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Леонтьев услышал голос Ладченко:
— Доброй ночи, Андрей Антонович. Мне разведка доложила точно: в парткоме огонек светится, так что не разбудил я тебя.
— Не разбудил. Сам почему полуночничаешь?
— По милости Рябова, приснись ему коза-дереза. Подступил как с ножом к горлу: душа из тебя вон, а давай оснастку для станков механического цеха. Пришлось и мне, и Коневу, и Смелянскому, и еще кое-кому тряхнуть стариной, заступить в ночную смену. Отметь там для доклада — нормы выполнили, а до утра еще далеконько. Еще по одной дадим.