— Ох, врет ведь, ох, сочиняет мой Пушкин, — вздыхала Фрося, прижимая к лицу фронтовой бумажный треугольничек.
День был морозный, солнечный, с несильным колючим ветром, а к вечеру ветер усилился, из-за гор выползли тяжелые тучи и повалил снег. Зоя даже испугалась: вдруг заблудится в этой снежной крутоверти. По едва различимой и почти заметенной дороге она еле доплелась до своего барака и услышала, как ее кто-то окликнул.
— Погоди, говорю! Почему Савелий не идет? — спросила Степанида Грошева.
— Они там работу срочную выполняют. Сделают и придет, — ответила она.
— Опять срочная работа, — цедила Степанида. — Вот мучают людей, вот мучают…
В длинном барачном коридоре, отряхиваясь от снега, Зоя с неприязнью думала о Грошевой: «Чья бы корова мычала… Сама-то только от безделья измучилась…»
Войдя к себе в комнату, Зоя ахнула, увидев на кровати Фросю Грицай. Аккуратистка Фрося лежала в пальто и ботах. Ее плечи вздрагивали от беззвучного плача.
— Что случилось? — шепотом спросила Зоя.
— Миша… Похоронка пришла, — тоже шепотом ответила Ольга Вандышева, указав заплаканными глазами на распечатанный конверт, лежавший на столе.
— Как жить? Как теперь жи-и-ить? — простонала Фрося.
А над ее кроватью с фотографий улыбался курчавый, похожий на Пушкина, Миша Рукавицын.
— Не одна ты такая, Фрося, — сказала со вздохом Ольга. — Не первая ты осиротела, ох, и не последняя…
Фрося поднялась и шагнула к двери.
— Ты куда? — забеспокоилась Ольга.
— Душно… Выйду на улицу, — глухо и отрешенно ответила Фрося.
— Зоя, брось-ка мне пальто и шаль, — попросила Ольга и, схватив одежду, кинулась вслед за Фросей.
За окном посвистывал, чем-то стучал, нудно поскрипывал ветер и снегом хлестал по стеклам.
Сняв пальто и валенки, присев на свою железную кровать, Зоя думала о страшном Фросином горе и сама перед собой винилась, потому что шла к подругам со своей радостью, с первым письмом от Пети… Но вон лежит на столе другое письмо и тоже с фронта, а в нем — беда… Зоя вспомнила комнатенку на городской почте, где собирались почтальоны. Она слышала их разговоры. Одна пожилая женщина-почтальон часто поговаривала, что бросит эту работу, не желает она разносить людям горе и что у нее сердце заходится, когда на руках похоронка и нужно нести ее семье погибшего… Другая женщина возражала: мы чаще приносим людям радость. Зоя соглашалась и с той и с другой, а сама рассуждала: вон как далеко от Новогорска до фронта, а он, этот фронт, достает сюда, врывается в здешнюю жизнь.
В этот же поздний вьюжный вечер Степанида Грошева ожидала с работы мужа и почем зря костерила про себя цеховое начальство, которое не дает Савелию отдышаться. Она сама пока нигде не работала. Запаслась еще в Левшанске справочкой о хворях своих и кое-кому, кто особенно подзуживал: здоровая, мол, и бездетная, а дома сидишь, она выкладывала этот удобный врачебный документик… Дома — в барачной комнатенке — Степанида баклуши не била, она весь день строчила на привезенной швейной машине, перешивая, перелицовывая старье, мастеря обновы, если заказчицы приносили материал или самой удавалось раздобыть ситчику. Частенько она шныряла по рынку, где можно было и продать кой-что и кое-чем разжиться для стола, случалось ей и по недалеким селам хаживать и обменивать пошитое на съестное (разве по карточкам прокормишься!).
Степанида опять взяла вчерашнее письмо дочери и стала перечитывать. Вон ведь как получилось! Они с отцом горевали, убивались: нет весточки от Аринки, а Аринка-то живет и учится рядом, в областном городе, куда эвакуировался их институт. Она-то посылала письма домой, а письма возвращались назад с пометкой: адресат выбыл, а куда выбыл — о том в почтовых пометках не говорилось. Узнав случайно, что оружейники переехали в Новогорск, Арина-умница написала сюда, и вчера Зоя Сосновская принесла письмо Савелию на работу.
Вчера же вечером Степанида сказала мужу, что надо немедленно ехать к дочери.
— Поезжай, а как же, — согласился он.
Утром Степанида метнулась на рынок, чтоб гостинцев накупить, но одна знакомая сказала, что в областном городе рынок побогаче да еще прибавила, что поезд идет ночью, а в нем шантрапа всякая пошаливает: унюхает съестное и — поминай как звали… Она поверила и решила ехать налегке с надежно припрятанными деньжатами, но прихватив кое-что из одежды для дочери.