Савелий пришел поздно. Степанида хотела было наброситься на него: о чем думаешь, жена спешит на поезд, а ты и ухом не ведешь, но промолчала, увидев, что он устал, измотан, еле держится на ногах.
— Да что же это они с вами делают! Да как же так можно, чтоб до измора доводить человека работой! — сочувственно и возмущенно восклицала она.
Савелий молча ужинал, будто бы не слыша слов жены.
«Эх, лошадка ты безответная, на тебя сколько нагрузят, столько и везешь», — осуждающе подумала Степанида.
— Я провожу тебя до станции, — вызвался он.
— Ладно уж, ложись и спи, провожатый, — отказалась она.
Когда Степанида Грошева вышла на улицу, на нее тут же обрушился ветер, ударил снегом в лицо, полами пальто по ногам, он будто бы хотел втолкнуть ее назад в неуютный, но теплый барак, со злостью как бы завывал: куда идешь, неразумная, остановись… Но она упрямо шла сквозь буран к недалекой станции, а потом в душном, полутемном вагоне пассажирского поезда нашлось для нее местечко на нижней полке. Присматриваясь, где бы сесть, она вдруг услышала:
— Степанида Васильевна? Вот так встреча. И правду говорят: гора с горой не сходятся… Идите сюда, — позвал мужчина.
К ее удивлению, это был Терентий Силыч Крюков, с которым она познакомилась недели две назад. В тот день Степанида возвращалась из недалекого села, куда ходила обменивать шитье на муку или крупу, и по дороге он догнал ее на санях, предложил: садитесь, подвезу. Крюков ехал в Новогорск, вез какие-то мешки, укрытые соломой. Он оказался человеком внимательным, вежливым, расспросил, кто она, почему оказалась на пустынной зимней дороге, а узнав, что она из эвакуированных, стал побранивать нелегкое военное время. На следующее утро они опять увиделись на городском рынке, перебросились двумя-тремя словечками, как старые знакомые. И вот Степанида обрадовалась, что встретила в поезде Терентия Силыча. Он подвинулся, попросил сделать это же старика-соседа, и Степанида втиснулась между ними.
Средние и даже верхние полки были заняты, там похрапывали севшие раньше счастливчики, на нижних же полках люди сидели тесно, одни дремали, другие шепотком переговаривались меж собой. Степаниде спать не хотелось, она все думала и думала о скорой встрече с дочерью, вполголоса отвечала на расспросы Терентия Силыча, куда и зачем едет. Он вежливо поздравил ее с материнской радостью: нашлась дочь-студентка, опять побранил военное время, рассказал о себе, о том, что работает в колхозе механиком, едет в областной город к тетке.
— На войну аль не берут или уже были? — полюбопытствовала Степанида.
— Пытался уйти на фронт. Нет, говорят, не время… Бронь у меня, — ответил он.
Бронь — это понятно Степаниде. У них на заводе кого из молодых мужиков ни возьми, у каждого бронь, каждому велено о фронте не заикаться.
— Иногда приходится ездить к тетке в город и кой-чего подбрасывать из продуктов питания. Мы-то в колхозе карточек не знаем, а в городе без них не проживешь, — продолжал он.
Карточки — это тоже понятно Степаниде, и без них не проживешь, и с ними на столе не густо…
Когда проводница объявила «Подъезжаем!», пассажиры засуетились, Крюков стал вытаскивать из-под лавок мешок, чемодан, рюкзак.
«Много вещей у человека, одному и не донести», — сочувственно подумала Степанида.
Поезд остановился. Пассажиры суматошно повалили к выходу, а Крюков, поглядывая на темное окно, сказал:
— Эх, должно быть, не получила телеграмму тетка…
— Невелика беда, у меня-то сумка считай что пустая, помогу, — сказала Степанида.
— Хорошо, — без раздумья согласился он. — Давайте-ка пристрою вам вот этот рюкзак.
От рюкзака пахло чем-то очень вкусным — не то копченым окороком, не то еще довоенными, с чесночком, колбасами, и Степанида сразу почувствовала, как засосало под ложечкой, а во рту языком не повернуть от слюны. Нестерпимо хотелось есть. Вчера в хлопотах да в думах о дочери она не ела почти весь день, дошивала Аринке платье-обнову по прошлогодней мерке.
С рюкзаком за спиной и хозяйственной сумкой в руке Степанида вышла вслед за Крюковым из вагона. Здесь, как и в Новогорске, было холодно, ветрено и метельно.
На перроне — толчея. Люди с чемоданами или мешками, корзинами или узлами торопились куда-то, одни из них скрывались в дверях вокзала, а оттуда валил густой пар, смешиваясь на улице со снегом и растворяясь в нем.
— Осторожно! С дороги! — кричал кто-то, и Степанида увидела, как через пути несли на носилках раненых, укрытых шинелями или одеялами. Другие раненые, кто на костылях, кто, опираясь на красноармейцев, сами тянулись и тянулись за вокзальное здание, где стояли крытые грузовики.