Об этом Терентий Силыч ничего не говорил.
— Нет у меня ножа, дедушка, — виновато ответила Степанида, с жалостью поглядывая на старика. У нее даже мелькнула мысль отдать целый кусок за полцены, и если бы она была хозяйкой этих кусков, так и сделала бы, но ведь настоящий хозяин все, должно быть, подсчитал, а значит, пришлось бы развязывать свой узелок с деньгами и докладывать к выручке…
— На нет и суда нет, — вздохнул старик и отошел ни с чем.
Когда сало было продано, подошел неожиданно Крюков с новой поклажей в руках. Поставив на прилавок тяжелый и более объемистый чемодан, прихватив опустевший, он ободряюще подмигнул Степаниде и молча зашагал прочь.
Она расстроилась: опять стой на морозе, торгуй, выслушивай грубые речи покупателей. Макаровна уже, наверное, разыскала Арину, сказала ей о приезде матери, а мать не может поспешить к ней, потому что занята не своим делом.
Вдруг ей стало казаться, что Макаровна поведала Арине, где и что делает мать, и дочь вот-вот подойдет к прилавку… От этой мысли Степаниде стало жарко: не хотелось, вот как не хотелось, чтобы Арина увидела ее в роли торговки.
Короток зимний день.
Крюков и Степанида с рынка вернулись перед закатом солнца. В том же знакомом доме она стала выкладывать на стол деньги.
— С боевым крещеньицем, Степа, — ласково сказал Крюков. Не пересчитывая, он с подчеркнутым равнодушием набил купюрами старый портфелишко и зашвырнул его на шифоньер.
«Эх, надо было бы отдать за полцены кусок сала старичку. Терентий Силыч и не узнал бы», — подумала Степанида.
— Ну, приличный обед мы заработали! — воскликнул Крюков.
Будто ожидавшая этих слов, заглянула в комнату Макаровна, и Степанида тут же бросилась к ней, нетерпеливо стала расспрашивать о дочери.
— Была я в общежитии, Стешенька, живет там Арина Савельевна Грошева и записано у меня, в какой комнате, — ответила хозяйка.
— К ней, к дочери побегу! — засуетилась Степанида, готовая кинуться в прихожую, надеть валенки, схватить пальто и шаль, но Макаровна остановила ее, продолжая:
— Нынче ваша дочка на суточном дежурстве не то в больнице, не то в госпитале. Я уж там кой-кому сказала, чтоб завтра после занятий дочь ваша никуда не уходила из общежития. Мать, мол, придет к ней. Так что повремените до завтра.
— И я точно такого же мнения, — сказал Крюков.
Степаниде не хотелось терпеть до завтра, но она понимала, что дочь не найти сегодня, и вынужденно согласилась повременить.
— Дела складываются отлично! — заметно обрадовался Крюков. — Можем спокойно пообедать.
— С обедом я управилась. Мойте свои золотые ручки, — услужливо сказала хозяйка.
Они обедали долго, до позднего вечера. И опять стол был уставлен богато, по-довоенному. Понемногу выпивали из тех же маленьких, на тонких ножках, бокалов, слушали по радио последние известия. Крюков особенно оживился, когда передавали «В последний час» о трофеях войск Западного фронта.
— Сорок вагонов с продовольствием… Вот это дело! — восхищался он.
Потом завели патефон, вдвоем танцевали, и Степаниде чудилось, будто вернулось хорошее времечко, когда вот так же богато и весело отмечали праздники то у них в доме, то у Макрушиных или Мальцевых.
Утром еще не совсем проснувшейся Степаниде чудилось, что она дома, что муж только-только выскользнул из-под одеяла и, не зажигая света, пошел умываться, но вдруг расслышала за дверью говорок Терентия Силыча и Макаровны и поняла: она в чужой постели…
С головой укрывшись одеялом, Степанида лежала в тепле, думала о вчерашнем, в мыслях бранила себя за то, что выпила, кажется, лишнего, что слушала патефон, танцевала, не отталкивая Терентия Силыча, когда он поглаживал ее руки и коленки. Ей было хорошо и весело с ним.
— Кончай ночевать, Степа! — шутливо скомандовал вошедший Крюков. Он снял с ее головы одеяло и прижался бритым, пахнущим одеколоном подбородком к ее щеке.
— Ой, Тереша, погоди. Который час? — спросила она.
— Счастливые часов не наблюдают, — прошептал он.
— Ты же знаешь, куда мне идти. К дочери.
— Позови на помощь логику: сейчас все нормальные студенты на занятиях, а следовательно, только ближе к вечеру Арина освободится… Мы тем временем сделаем ходку на рынок. Думаю, возражений с твоей стороны не будет.
Сквозь щели закрытых ставен сочилось зимнее солнце. Яркие полосы лучей как бы кроили комнату, решетками падали на стол и шифоньер.