Марина Храмова с нетерпением ожидала этого радостного дня, подготовила текст выступления, почти целиком переписала из газеты фронтовое стихотворение известного поэта. Но вдруг все нарушилось. Здание ремесленного училища комиссия не приняла, заставила строителей устранять какие-то недоделки.
— Андрей Антонович, что же это происходит? Почему затягивается открытие училища? — с удивлением и досадой спросила она парторга.
Он сказал:
— Ты давно была на стройке?
Марина Храмова опустила свои прекрасные голубые глаза и тихо, будто бы по секрету, ответила:
— Я туда, Андрей Антонович, вообще отказываюсь ходить. Вы знаете, какие слова бросал Мальцев строителям? У меня уши вяли.
— Да, причина основательная, — сказал, усмехнувшись, Леонтьев. — Если даже Еремей Петрович нехорошими словами бросается, то дела на стройке идут худо, — прибавил он.
— Наоборот, Андрей Антонович! Все уже готово. Училище может принимать ребят. Это лишь Артемов требует создания тепличных условий для будущих ремесленников.
«Марина повторяет слова некоторых строителей, — с печалью думал парторг. — Это Марченко высказывался: мы, дескать, все перетерпели, моим людям на морозе, на ветру приходится работать, пусть и ремесленники узнают, почем фунт военного лиха, пускай закаляются».
Начальника стройцеха он одернул, пристыдил, а Марине сейчас, пряча усмешку, сказал:
— Мне нравится твоя кубанка, но сегодня гляжу — ты под нее поддела шерстяной платочек… Для чего бы это, думаю…
— Так холодно же!
— Неужели? А ты бы закалялась…
— Да что вы такое говорите, Андрей Антонович!
— Не то говорю? Извините, Марина, и в самом деле не то говорю, не то подумал… Вот и ты подумай: прав ли Артемов, когда требует, чтобы его питомцы грызли гранит науки не в тепличных условиях, как ты изволила выразиться, а в элементарном тепле при заделанных дырах.
— Я об этом и думаю.
— Правильно делаешь. А теперь давай договоримся: никаких митингов не устраивать в училище в честь открытия. Не к лицу нам с тобой в литавры бить, шуметь по поводу и так далее. Заботушка у нас другая: придут ребята городские, а больше сельские, надо создать дружный ученический коллектив, постараться, чтобы действовала комсомольская организация… Да что это я объясняю, ты лучше моего знаешь, как работать с молодежью.
Марина Храмова погрустнела, и слова парторга казались ей неинтересными. Она как-то сразу охладела к ремесленному училищу, потому что не будет ни президиума, ни трибуны, а подготовленный текст выступления со стихами известного поэта будет без пользы лежать в папке…
Однажды в партком позвонила Мартынюк.
— Андрей Антонович, если есть время, загляните ко мне поближе к вечеру. Разговор пойдет серьезный и долгий, — предупредила она.
Опустив защитный козырек в машине, чтобы глаза не слепило красноватое предзакатное солнце, Леонтьев ехал по знакомой дороге, уже поблескивающей лужицами, видел по бокам ноздреватые, изъеденные солнечными лучами снежные глыбы, как бы скрепленные между собой влажными сосульками.
Вышагивал по земле март, а зима, казалось, и не думала отступать. Суровая, многоснежная, с частыми буранами и метелями, она еще крепко удерживала свои позиции, но весенний март делал свое: оседали, темнели снега, оголялись вершины здешних невысоких гор.
Нынешнюю поездку в горком Леонтьев считал обычным делом, и предупреждение Алевтины Григорьевны о серьезном и долгом разговоре тоже не встревожило. Ему было известно, что и здесь, в Новогорске, и в области, и в Москве проявляют повышенный интерес к заводу и многое делают для того, чтобы он работал в полную силу. Нужны квартиры для оружейников? Пожалуйста, стройте. Необходимо ремесленное училище? Получайте здания, достраивайте…
С опозданием, но училище было открыто по-деловому, без лишнего шума, без лишних речей. Мальцев прекратил бросаться «нехорошими» словами и занят обучением ребят. Марина Храмова, как говорится, днюет и ночует у ремесленников. Работы ей хватает!
Остановив машину и заперев на ключ дверцы, Леонтьев направился к Алевтине Григорьевне. Он привык видеть ее предупредительно-вежливой, никогда и ни на кого не повышающей голоса, но на этот раз Мартынюк встретила его с непонятной суровостью. Холодно пожав ему руку и кивнув на стул, она сердито спросила:
— Что у вас происходит с директором? Почему вы цапаетесь?
Леонтьев понял, что Кузьмин уже побывал здесь, успел поведать о тех стычках, которые иногда происходили между ними — директором и парторгом. Для него было странным и огорчительным то, что Кузьмин жаловался… Серьезных-то причин для этого, как думалось Леонтьеву, не было. Стараясь быть внешне спокойным, он начал: