— Ты вот что, Фая, ты стереги тут наши дома осиротелые, — сказал Макрушин.
— Не беспокойся, не одна остаюсь на нашей улице, присмотрим, — ответила она и, повернувшись к мужу, извинительно-грустно проговорила: — Вот, Еремеюшка, идти надо, работа ждет. Я потом подбегу к эшелону…
На заводской погрузочной площадке было шумно и людно. В крытых вагонах-теплушках устраивались на дощатых нарах семьи оружейников. Платформы загружались оборудованием.
К начальнику эшелона Леонтьеву подошла соседка по квартире Валентина Михайловна Конева, глуховато сказала:
— Вещи твои привезла. Запасной ключ оставила у тети Груни. Вдруг вернутся Лида с Антошкой…
Леонтьев поблагодарил, чувствуя, как на душе опять стало нестерпимо тяжко: ему напомнили о где-то затерявшихся жене и сыне. Обремененный цеховыми делами, он забывался иногда и сейчас, кажется, в чем был, в том и уехал бы с эшелоном, если бы не Коневы…
— Командуй, Андрей Антонович, что дальше делать. Место нам указали, вещички мы определили, — от себя, Мальцева и Грошева обратился Макрушин к Леонтьеву.
Тот ответил:
— Вас, Никифор Сергеевич, попрошу помочь Зое раскочегарить в вагоне печку, запастись топливом, а им, — он кивнул на Мальцева и Грошева, — работа найдется. Железнодорожники торопят с погрузкой. Через час-другой отправить обещают…
Макрушин был рад помочь Зое Сосновской. У него появилось что-то похожее на родственное чувство к этой чернявенькой девчушке, которой Петя приветы передавал. Знал он и том, что когда Зоя забежала в госпиталь к матери с вестью: включена в список для эвакуации, то Петя попросил разрешения писать ей с фронта, и Зоя согласилась, обещала отвечать на письма.
«Правильно, пусть пишут друг другу, вон по радио и в песнях поется, как ждут фронтовики девичьи письма и радуются им», — думал Никифор Сергеевич.
Зачисленный приказом директора в заводской штаб эвакуации, Ладченко был занят формированием эшелонов, и ему редко удавалось выкроить минутку, чтобы забежать домой. А дома жена — обычно покладистая и неворчливая — корила: вот, мол, другие уехали, а тебя вечно подметалой оставляют, а тебя вечно бросают туда, где пожарче.
Он пытался отшучиваться:
— Ничего, Клавочка, жирку у меня еще достаточно, кости от жара надежно защищены.
Не принимая шуток, она беспокоилась:
— Не застрянем ли, не придется ли пешком убегать? Говорят, немец к Туле приближается, вот-вот захватит город, а оттуда и до нас рукой подать.
— Да чепуха, болтовня! — отмахивался Ладченко. — Ты поменьше слушай всяких паникеров.
Он старался успокоить жену, хотя понимал, что отчасти она права. Ему было кое-что известно о тяжелой обстановке на фронте, да и поспешность, с какой отправлялись эшелоны оружейников, тоже говорила о многом.
Однажды в полдень пришел на погрузочную площадку секретарь парткома Кузьмин, поинтересовался:
— Что у нас, Николай Иванович, как дела, отец родной?
— Ночью эшелон будет отправлен, — доложил Ладченко.
— Хорошо, очень хорошо, сейчас медлить нельзя. Говорят, семью придерживаешь? Это зря, это никуда не годится. Мой тебе совет: нынешним ночным эшелоном и отправь жену с дочками.
— Я уже думал… Спасибо за совет, Александр Степанович, отправлю, — согласился Ладченко и, кивнув головой в сторону, откуда вот уже второй день доносилась артиллерийская канонада, спросил: — Как там? Вам больше известно.
Секретарь парткома вздохнул.
— Там — война… Читал обращение партактива к коммунистам и всем трудящимся области? Вот и суди, какая создалась обстановка.
Ладченко читал это обращение, а еще раньше, когда ездил в Тулу, чтобы поторопить тамошнее железнодорожное начальство с выделением вагонов для завода, он видел, как на окраинных улицах туляки сооружают баррикады, роют окопы, оборудуют в подвалах больших зданий огневые точки. По всему было заметно, что рабочая Тула серьезно готовится к отражению возможных вражеских атак. Готовился к этому же и рабочий Левшанск. В нем, как и в Туле, был создан городской комитет обороны.
2
На одной из станций начальнику эшелона Леонтьеву сказали, что следующая остановка — Новогорск, это конец пути. Он знал место назначения, но, как было приказано, таил от ехавших с ним название уральского города, где жить и работать оружейникам. Кое-кто из них, и особенно Степанида Грошева, допытывались, куда едем, где остановимся. Степанида то шепотком да с улыбочкой просила Андрея Антоновича назвать город, то при всех корила: ну что вам стоит, мол, сказать, все равно сказанное дальше вагона не пойдет.