– В общем, когда я приехала, все трое были по уши в шоколадном сиропе, и я сразу же затолкнула их в ванну, прямо в одежде, чтобы сэкономить время. – Она положила вилку в рот, прожевала и, казалось, стала серьезнее. – А как насчет тебя, Аксель, тебя не искушает идея завести детей? Они были бы очаровательны, с этими твоими маленькими глазками и хмурым лицом…
– Я? Дети? – У меня сдавило в груди.
– Да. Я же не сказала инопланетяне или динозавры!
– А оно-то, думаю, было бы куда вероятнее.
У Сэм была доля «материнского инстинкта» – отдавать и дарить. Часто, проходя мимо, она щипала меня за щеку, ерошила мои волосы или подбегала померить температуру, положив руку мне на лоб, когда у меня болела голова, что стало происходить чаще. Еще она всегда носила с собой огромную сумку, где лежали всякие полезные штуки: салфетки, мятные леденцы от боли в горле, носовые платки, мазь от комариных укусов… Она помешала латте и задумчиво взглянула на меня.
– Ты никогда не был влюблен, Аксель?
Вопрос застал меня врасплох. Вспышкой в голове мелькнула Лея, одна из множества связанных с ней мысленных картинок, что там имелись. Улыбка, наполнявшая ее лицо, ее проницательный взгляд, ощущение ее кожи на моих пальцах…
– Да, очень давно, – хрипло сказал я.
– И что же случилось?
Я неловко пошевелился в кресле.
– Ничего. Так не могло продолжаться, – резюмировал я.
Сэм сочувственно посмотрела на меня и без лишних вопросов подождала, пока я встану оплатить счет. Затем мы молча пошли в галерею, и каждый из нас занялся своими незаконченными делами. Сэм постучала в мою дверь позже, почти перед самым закрытием.
– Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
– А почему бы нет? – нахмурился я.
– Я уже ухожу. Тебе что-нибудь нужно?
– Нет. Закрой, когда будешь уходить, я собираюсь остаться еще ненадолго.
– Хорошо. – Она прошла мимо меня, взъерошила мне волосы, будто я был одним из ее маленьких детей, и поцеловала в щеку, а я мурлыкнул в ответ.
Я потер лицо, достал из ящика свои очки для близи, которые мне стали нужны, когда я уставал, и продолжил читать кое-какие занятные резюме, присланные Хансом. Когда я выходил, уже было темно. Подумал было заехать к брату: меня обрадовало внезапное желание поужинать с кем-то; провести некоторое время с ним, Эмили и детьми, вдали от тишины. Но в итоге отбросил эту мысль и двинул домой.
Я сделал сэндвич и вышел на террасу выкурить сигарету. Без музыки. Без желания читать. Без звезд на пасмурном небе. Без нее. Надо было перестать скучать по ней… Надо…
Декабрь. (Лето. Австралия)
– Давай, позволь мне пойти с тобой. Хочу это увидеть.
Лэндон посмотрел на меня обожающим взглядом, но я отказалась. Я не могла позволить ему войти на чердак, в мой кабинет. Вернее, не хотела. Мысль о том, что он вторгнется в это пространство, пугала меня, потому что это место в некотором смысле принадлежало только мне, туда я входила с открытым сердцем, ничего не скрывая. И не было никого, кому бы я доверяла настолько, чтобы впустить его вот так, ни с того ни с сего, даже если бы это был мой брат.
– Это было бы странно, – настаивала я. – Ты не понимаешь…
– Тогда объясни мне еще раз, – улыбнулся он.
– Это просто… слишком личное.
– Более личное, чем делить с кем-то постель?
«Да, гораздо», – хотела сказать я, но прикусила язык.
– Дело не в этом, Лэндон. Это что-то очень мое.
– А я хочу быть частью всего твоего.
Я почувствовала небольшое давление в груди. Он, кажется, понял, что я немного ошеломлена, и сделал шаг назад, прежде чем мягко поцеловать меня.
– Ладно, извини, увидимся позже?
– Да, я позвоню тебе, как закончу.
Я шла к студии немного погруженная в себя, не обращая внимания на все вокруг. Поднялась по лестнице старого сдвоенного здания и, добравшись до чердака, ощутила умиротворение. Запах краски. Холсты, смотрящие на меня. Скрип деревянных половиц. Я надела халат и отворила маленькое окошко, то самое, что всегда застревало и в итоге было выбито.
Я снова посмотрела на залитый солнцем лоскут моря на холсте и подумала, что, возможно, картина не соответствует тому месту не из-за самого места, а из-за всего того, что оно значило для меня, из-за того участка пляжа, где я собирала себя по кусочкам, пока снова не сломалась. К счастью, когда это произошло, я разбилась иначе. Не на маленькие осколки, нет. Я просто разломилась на две части. Быстрый, чистый разрыв; это был Аксель.
Я взяла палитру и некоторое время смешивала краски, прежде чем снова взяться за кисть. Глубоко вздохнула, а потом просто рисовала, рисовала и рисовала, пока мой желудок не заурчал от голода. Тогда я решила спуститься на улицу за одним из куриных эмпанадас[1], что готовили в кафе на углу. Вернувшись, села в маленькое кресло и принялась есть, разглядывая картину, краски, то, как свет падает на воду…
1
Empanadas (