— Неужели это, чтоб войти к моей Гиточке, надо сначала позвонить?..
***
В городском театре — вечер по пригласительным билетам. В первом ряду сидит деревенская бабка, в валенках без галош, в платочке «под бороду». Сидит — не пошевельнется, не оглянется,— хоть чтобы сына не осрамить, что сидит во время действия и в антракте, когда великолепный сын выходит с супругой в фойе.
Но вот в третьем перерыве бабка вдруг чихнула, как мышь, и — боже мой! — испуганно оглянулась.
***
— Только и радости от детей, когда их водишь за ручку,— говорит до срока постаревшая и усталая мать.
Дети покидают родителей (подчас очень неблагодарно), а затем возвращаются к ним в виде внуков. И потому, говорят, бабушки любят внуков сильнее, чем когда-то любили детей.
Держать за ручку жизнь, которая вот и прошла и уходит!..
***
Междугородний телефонный звонок. Начало разговора. И сразу — воспоминание...
...Сотрудник газеты-плаката «Раздавім фашысцкую гадзіну», я жил тогда в деревянном домике на окраине разрушенного Минска. Мы с женой занимали маленькую комнатушку, а за стеной, в двух пустых, еще без мебели, комнатах, жила хозяйка, одинокая женщина, что недавно вернулась из эвакуации.
За войну она и овдовела: муж погиб на фронте, и осиротела: старых родителей и всех родных поубивали здесь, в Минске, гитлеровцы. Она осталась только с сыном, черноглазым, не по своим семи годам спокойным пальчиком.
Второго мая, когда был взят Берлин, по главной магистрали нашего города, которая была когда-то улицей, а стала проездом меж бесконечных развалин, триумфально прогремел первый послевоенный трамвай. Густо обвешанный и крикливой малышней, и взрослыми, даже солидными людьми. Вечером был салют, уже далеко не первый за десять месяцев свободы.
Потом тянулись дни, часы, минуты, кажется, совсем уже невыносимого ожидания...
И вот он, наш день, наконец настал! На рассвете в стену моей комнатенки отчаянно забарабанили две руки, послышался крик:
— По-бе-да!..
За этими словами — рыдание.
Когда мы вбежали туда, хозяйка, припав лицом и руками к стене, вздрагивала от рыданий и все повторяла:
— А мне?.. Что мне?..
Мальчик, разбуженный криком и плачем, сидел в кровати, смотрел взрослыми глазами, уже готов был что-то сказать, но не успел.
Мать будто сейчас только поняла, что он, что сын ее — есть! Она подбежала и упала рядом с кроватью на колени, порывисто обхватила малыша и уже говорила сквозь слезы — много, ласково, радостно...
...Не знаю — странно это или нет, что, как только позвонили мне из далекой редакции и я услышал и понял: просят несколько слов о двадцатом праздновании нашей великой исторической победы, первое, что пришло мне на память, был плач за стеной...
***
Остановилось уличное движение, и старшина милиции, который остановил его — молодой, румяный, ладный парнище,— «под ручку» повел через улицу старенькую бабку с костылем.
Малость неловко ему. И хорошо, и торжественно. Не он ее под руку взял, а она его.
Рука старшины, согнутая в локте, прижатая ладонью к животу, напоминала мне что-то бальное, генеральское.
Обычно это? Даже очень.
А красиво.
***
Двадцать лет тому назад я редактировал белорусское издание воспоминаний Кожедуба. Все, кажется, перезабыл, одно лишь помню — как он, возвращаясь из боевого вылета, во мгле чуть не врезался в ферму железнодорожного моста, как рванул круто вверх и невольно крикнул — офицер, герой — по-детски, на родном украинском:
— Ма-мо!..
***
Иду по темной под вечер аллее парка.
Маленькую девчурку, которая бежит по асфальту, молодая счастливая мама пугает волком, что вот-вот выйдет из-за дерева, что вот уже идет — забрать ее, непослушную... А потом мать хватает малышку на руки, много целует, а та аж захлебывается от смеха.
Если бы в детстве мы могли думать по-взрослому, какие мы были бы счастливые от любви наших мам — в сто раз счастливее, чем были!
Потому что так, как было, как будет всегда, детство берет свое счастье, словно воздух, неосознанно.
1960-1971
ОТКУДА ПОЭЗИЯ
Всякую — неизбежную, понятную, а часто и ненужную — озабоченность и суету старших здорово разбивает — как лед на воде, как окно из духоты — звонкий ребячий смех.
За стеной мальчики смотрят по телевизору мультфильмы и время от времени хохочут. И смех этот очень конкретный. А мне его, как всегда, так хорошо, так радостно слышать. Даже сам засмеешься. Невольно, сладко, будто во сне.