***
Розовощекий, глаза блестят, руки все поцарапаны до крови, счастливо хвалится отцу, как забавлялся с котом:
— Он меня ляпкой, а я его лутькой!..
И столько радости, смеха!..
***
Старуха рассказывает:
— Один брат, бездетный богач, хвастался другому, бедняку, как он разгуливает по своим большим нарядным покоям с золотыми колесцами. А бедняк тот одолжил миску муки, сварил своим детям затирку — эх, разгулялась та малышня от радости!.. «Вот тебе,— думает он,— золотые колесца!..»
***
По радио пели дети, и очень свежо подумалось, что это — те самые, которых я слушал и пять, и десять, и тридцать лет тому назад...
Такое же ощущение бывает, когда слушаешь, а то даже когда наблюдаешь за птицами.
***
Звонок. Открываю. На лестничной площадке четыре девочки. Ухоженные, милые — всем бы, на всем свете быть такими. «Добрый день» и спрашивают:
— Не заходила ли к вам кошечка?
Отвечаю, что нет, но кончать на этом не хочется, и я спрашиваю:
— А как же ее звать?
— Маркиза.
Я не первый на своем третьем этаже, поиски будут продолжаться — до девятого, а потом, может, и в других подъездах. Надо помочь.
— Если Маркиза зайдет к нам, я скажу, что вы ее ищете.
Куда более серьезно, чем я, они квартетом говорят «спасибо», «до свидания» и направляются к соседям дверям.
***
Слава, которому три с чем-то, очень светловолосый и очень замурзанный человек в коротких, широченных, с брата, портках, здоровается со мной всегда первым. «Здоров! Куда ты?» Еще взрослее, серьезнее становится он, когда играет. У кого-то там разные, из города, более или менее занятные игрушки, а Славе вполне хватает, скажем, случайной палки, чтобы мчаться верхом на лошади или трещать на мотоцикле.
К Неману сегодня он пришел один, с пустой бутылкой. Сказав мне свое «здоров», на этот раз без «куда ты», человечек занялся делом. Тем более что здесь пока тихо, детей почему-то нет. Сначала он набирал в бутылку воду, внимательно приглядываясь и прислушиваясь к бульканью, а потом поднял с песка чугуном-щербун, который давно валяется здесь, на отмели у брода, на месте детских игр на берегу и в воде, и начал терпеливо, с видом ученого в лаборатории, выливать в чугунок из бутылки, а потом — из него в бутылку...
Очень уж это интересно. Надо только спокойно и надолго сосредоточиться.
Как и мне в свое время, пастушком, когда нас один на пару́ и долго, неустанно играл в карты — сам с собой, чтобы не уснуть.
***
Она, наконец, разбогатела — ей взяли котенка. Даже сама ходила с отцом за ним и кошку-маму видела, а потом, из дому, с папиной помощью позвонила своему лучшему другу — дяде, что у нее есть!..
Дядя-студент назавтра вернулся с занятий, немного поспал и, прежде чем взяться за свою математику, позвонил трехлетней подружке... от имени кошки-мамы:
— Мяу!.. Как там живет моя маленькая?..
Племянница — поверила и говорила с ним, как с мамой котенка.
Если уж надо объяснять это прозой,— что ж, у него есть чувство смешного, а она — вся в мире сказки.
Так было. Теперь ей уже седьмой год. Снова в гостях у бабушки и деда, а главное, по-прежнему, у дяди, она идет с ним в магазин. Идут мимо дома, возле которого какие-то столбы, а на столбах крюки. Она спрашивает, что это, а он не говорит, что просто приспособления для сушки белья, а как всегда серьезно шутит:
— Здесь детский сад. Такой, как твой. Когда дети, гуляя, промокнут на дожде, а потом покажется солнце, так их подвешивают за воротник — просушить.
И она улыбается — с таким видом, словно хочет сказать: «Ты что, маленькую нашел?..»
Еще через год. Дядя помогает гостье по арифметике, Диктует:
— В зоопарке жили два слона и один воробей. В обед один слон съел ведро каши, другой — два ведра, а воробей — три. Вопрос: сколько они съели втроем?
А она не смеется — думает, пишет ответ.
Затем идут другие примеры: с зайцами, на голубцы и морковь, с кошками и мышами... Всякий раз веселые несуразности, но она их как будто не замечает.
Все еще сказка? Все еще полное доверие к старшему, самому близкому другу?..
***
Городская мелкота, девчурка и два мальчика, лето проводят на лесном хуторе у бабушки. Парное молоко, паррное молоко... Трижды в день, день за днем... И вот однажды вечером они окружили свою хорошую возле колодца и просят — просят воды. Только воды! Уже и плачут, и кричат,— коллективный протест.
***
Шестилетняя Груня убежала из детского дома, где ее обижали, объедали дети постарше. Но не поэтому она подалась в родную деревню,— там надо было (какая боже мой, зрелость!) прополоть в огороде картошку, потому что это некому больше сделать...
Их папа умер раньше, чем умерла мама, старший брат, офицер, и сестра, санитарка, были на фронте. Троих младших девочек — шести, восьми и двенадцати лет — устроили таким образом: самую младшую сдали в детский дом, старшую — в училище, а средняя где-то дома, но не сидит она в хате, по людям пошла, и с картошкой на нее нет надежды.