***
Здоровенный лысый Колодка, не столь грамотный, сколь хитроватый и упрямый дядька, первый послевоенный председатель сельсовета. Оправдывается на районном совещании из-за трибуны:
— А кто тут, товарищи, так уже чисто со всем справится. Теперь же у нас, в таком сельсовете, больше писанины, чем когда-то было в минском губернском управлении... Тут вы, товарищи, критикуете нас за падеж. А какой падеж?! Одна телушка издохла. Так мы же вместо нее другую купили!
Вопрос из президиума:
— Купили? А за что?
— Как это — за что? Из средств этой самой телушки!
В зале хохот. Опять голос из президиума:
— Колодка, ты веселый человек. Но растолкуй ты нам, пожалуйста, что ж это за средства у той телушки.
— Как что за средства? А мы ж ее кожу продали!..
***
Растолстелая тетя с орденской планкой пишет сентиментальные рассказы для детей.
А человек, который вместе с нею был в отряде, с улыбкой вспоминает, как она, стоя в партизанских санях, летя во весь опор, размахивала вожжами и крыла при детях ультрамужицким матом.
Без всякой нужды — словно бы и этим крепя оборону страны.
***
Православные мужики критикуют баптистов:
— Ну, что это у них за причастие — хлеба накрошит в вино... Батюшка, так тот ведь частицы из хлеба вырезает!..
Не менее торжественно говорят самогонщики:
Что ж, будем дрожжи в брагу опускать...
***
Немолодой, с золотыми зубами мужик идет под вечер по улице и с каждым весело заговаривает, крича на всю деревню.
Сидит на лавочке учитель.
— На солнышко вышли? Добрый вам вечер!..
Едет с поля колхозник, с ним подъезжает районный уполномоченный.
— А что ж это он вас, товаришок, да так непочтительно усадил? Хоть бы дерюжку какую... Ай-яй-яй!..
Пасет баба коз.
— Здорово, Агата! Коров пасешь?.. Козы, говоришь? Ничего, вырастут козы — коровы будут...
И так от хаты до хаты.
***
Можешь написать эпопею, сделать необыкновенную хирургическую операцию, изобрести сверхводородное чудо — все равно не будешь таким довольным собой, как дама-мещанка, когда она едет в театр или на базар в собственной машине. Да и в служебной, мужниной.
***
Оба серьезные, толстые, габарлинные сидят в кино. И вдруг она захихикала, как девчонка. Увидела на экране — во такие! — «оченно длинные дудки». Трембиты закарпатских пастухов.
***
В правлении колхоза, где решаются жизненно важные дела, где сидят в шапках, плюют на пол, ругаются самим гнусным матом, живет белый котенок.
Пожилой тихий человек, счетовод, ежедневно с хозяйской аккуратностью кормит котенка молоком, которое приносит из дому и ставит в шкафу с бумагами.
Котенок садится к нему на стол и время от времени подвигает лапкой костяшки счетов, думая, что хозяин его, когда считает — тоже играется.
***
О втором муже она наконец справилась у народного артиста:
— Большое ли будущее у моего Василя?
— Не думаю,— ответил ей народный.
Она собрала мужу чемодан, проводила его до дверей, обняла и чуть не заплакала:
— Провожаю тебя, Василечек, как на курорт...
Гладкая, энергичная, одна дочурка у разумной мамы — она теперь ищет третьего.
А Василек, не ахти какой талантливый молодой актер, флегматичный деревенский увалень, под хмельком бубнит знакомым о своем горе...
***
К майке пришит кармашек, в котором зашпилен партбилет. Так и умываться выходит на общую кухню коммунального особняка, и в уборную идет за дровяник, и дрова колет так, и на лавке сидит, если не на службе.
Всю войну был военкомом в глухом узбекском кишлаке. Жена, учительница, хвалится соседкам, как им тогда таскали баранов, да рис, да фрукты всякие — за бронь или хотя бы отсрочку...
Теперь, на втором году после победы, этот правоверный работает инструктором. Вернулся с посевной, вышел на кухню, в майке с зашпиленным кармашком, вздохнул-зевнул и признался заслуженно: — Ну, отсеялся!..
Так же, как и отвоевался.
***
Когда мы ходили в школу, несколько хлопцев и девочек нашей деревни, возле местечка пас коров нанятый пастушок, как нам казалось, очень смешной: мордастый, с бабским голосом. И часто мы — то кто-нибудь один, то все вместе — подтрунивали над ним. И вот однажды старший брат того хлопца, уже не пастушок, а батрак в том самом местечке, залег в придорожной канаве и, как только мы снова начали потешаться над мальцом, выскочил из своей засады и погнал нас, «гимназистов», кнутом перед собой!..
Лет пятьдесят уже прошло, а вот же вспоминается. И смеюсь я — смехом тех двух батрачков.
***
— Он не чудак, как апостол Петро,— не станет ждать третьего петуха, продаст тебя немножко раньше.