***
На горе за деревней, любуясь родным, давно знакомым и все еще новым миром — таким белым, чистым в вечернем освещении, помимо воли, живо и радостно вообразил себя муравьишкой на необъятно огромном арбузе Земли... Вспомнил, как видел ее под крылом высокого самолета. Представил, как видели ее, в тихом сиянии наши космонавты...
Сейчас в деревне ночь. Вышел на воздух — и опять подумал, что приеду, буду здесь много хорошо работать. Чтобы свет моих окон так вот ложился на новый снег.
1947-1979
О ГЛАВНОМ
Ночь у костра над рекой. Комары, холод, птичий концерт. Беседа с другом. Потом — раздумие...
Ох, недаром человек назвал себя только гостем на этой земле, и несладко было прийти ему к этой мысли. Вспоминается одно из недавних стихотворений Маршака, где есть мудрые и, видимо, также в муках рожденные строки (не помню дословно): «Когда мне было четыре года, когда я был еще бессмертный...»
Моему меньшому пять. Зимой, когда в соседнем доме умер старичок, сын долго не давал мне покоя: а что, а как, а почему?.. Однако для него это — самое первое начало мучительного раздумья над тем, что жизнь человека — ох как далеко и как безжалостно, жестоко не вечная. Малыш будет еще долго думать, что люди умирают, а потом придет время для мыслей — что и я также умру...
А я уже думаю и за себя, и за него, и вообще за человека. И думать так под звездами, в одиночестве, бывает все же тяжело.
Упадок сил? Возможно. Гони такие мысли работой? Это хорошо!
Но ведь и тогда, когда человек наконец будет жить по-человечески, мысли такие не оставят его.
Они и должны были бы подсказать нам мудрейшую из мудростей — о мире, в котором нам надо наиболее разумно прожить те считанные годы, что отпущены каждому из нас природой.
***
Страшно бывает от мысли, что родные, друзья, что твой чудесный сынок — только встречные на бесконечной дороге времени, между небытием, которое было, и небытием, которое будет. Что мы не виделись с сыном, с другом миллионы лет и скоро снова не будем видеться — никогда!..
Какие жутко счастливые годы и дни нашей любви, дружбы, и как же часто мы тратим их впустую!..
***
Вот проблема — знать, что ты живешь только сегодня, что незачем откладывать многое на завтра, незачем все куда-то спешить... А зачем? Чтоб потом оглянуться и заплакать? Что бежал, да не добежал, а многое упустил...
***
Ветер будет куда-то гнать облака, месяц — прятаться за соснами, когда и меня уже не будет. И кто-то другой станет думать да думать, что так ему и суждено, видно, сомневаться, горько тужить и плакать без слез, и часто искать опоры, и горячо любить — жизнь, добро, людей, поэзию!..
Так думается в поле за лесной деревушкой, над Вилией, где в пятнадцатом году была передовая — кровь, тоска, окопные вши... Окопы не затерлись, хоть поросли сосняком.
Здесь и пишу, стоя на песчаной дороге, перед вечерней зарей, что все еще никак не погаснет, под гулом высоко-высокого самолета. Пишу в полутемноте, наугад, чтоб не откладывать и этих мыслей-переживаний, как многое, что я почему-то откладываю...
***
За пятьдесят с гаком много и прожито, и пережито, и кое-что сделано.
Однако еще — больше кажется — потрачено времени впустую...
Что ж, человек — не механизм с гарантированной точностью, и если он не всегда мог держать себя в руках — есть, видимо, в этом какая-то закономерность. Надо же ему и просто жить, не только творить да бороться!
А все же об этой бездне потерянного времени я думаю не впервые. Жаль. И грустно.
***
Ожидая своей очереди в парикмахерской, просматривал старые «Крокодилы». Среди «афоризмов», к которым не относишься серьезно, вдруг наткнулся на такой:
«Ошибки прошлого можно исправлять только мeмyaрами».
Вспомнились две книги. Свыше сотни более-менее содержательных, более-менее интересно написанных писательских автобиографий. Однако никто — и сам я в том числе — даже и близко не поднялся до пушкинского:
И, с отвращением читая жизнь мою...
Характерно это, признак какой-то — такая правешность, такое отсутствие, как говорится иногда, самокопания?
***
Жутковато порою, подумав: а как же я выгляжу со стороны, в глазах других людей?..
И жутковатость эта в том, что я здесь сам подключаюсь, сам смотрю на себя со стороны — и с внешней и с внутренней. Что я такое? Откуда? И куда?.. И фамилию какую-то носишь... Именно носишь, словно взяв ее напрокат...
Чувствую это уже не впервые, а вот схватить и на бумаге закрепить эти ощущения — не удается. По крайней мере теперь не удалось.