Рита сравнила свою фигурку с Мимиком. Что неожиданно, модельщик Мимика ушёл не так далеко от истины.
— Не возражаешь, если я возьму её? — Рита подхватила фигурку Боевой суки, которая раздражала своей непохожестью на неё.
— Что?
— Ты ведь не заметишь недостачу одной?
Реакция Шасты была чем-то средним между спящей кошкой, которую согнали с любимого места на кровати, и пятилетним ребёнком, тётя которого запретила съесть последний кусочек шоколадной тоффи с киндалем, потому что приберегла его для себя. От взгляда на её лице резко бы уменьшилось число заявок в МТИ, если бы перспективные студенты узнали, что она была выпускницей, закончившей школу с максимальным баллом в классе.
Рита пересмотрела свою просьбу. Люди, типа Шасты, которые шли в престижные университеты с адским конкурсом, могли с высокой вероятностью, если не в ста процентах случаев, взорваться, если их толкнуть.
— Прости, плохая шутка. Мне не надо было тебя дразнить.
— Нет, это мне надо извиниться, — сказала Шаста. — Просто она как бы, ну, очень редкая. Я имею в виду, я купила в машине все шары до последнего, а такой попался только один.
— Не беспокойся. Я вовсе не помышляю о том, чтобы отобрать её у тебя.
— Спасибо, что понимаешь. Мне правда жаль. Вот, почему бы вместо этого тебе не взять её? Вроде тоже редкая.
— Что это?
— Это инженер, приписанный к отряду Риты в фильме. Так что, в общем... это я, — с губ Шасты сорвался нервный смех.
Это было худшее клише инженера-женщины, какое видела Рита. Тощая, как жердь, покрытая веснушками, с преувеличенными чертами лица на грани возможного. Если и существовал филигранный перфекционист, который не перепутает местами ни один винтик или никогда не рискнёт поцеловать представителя противоположного пола, то это был он. При этом настоящий, блистательный инженер, который должен был служить прообразом, наверно, ударялся головой о собственный шкафчик дважды в день, но ты бы никогда об этом не узнал.
Шаста посмотрела на Риту с тревогой в глазах.
— Тебе не нравится?
— Она выглядит как угодно, но не как ты.
— Как и ты.
Они взглянули друг на друга.
— Ладно, спасибо. Я сохраню её. На удачу.
Шаста подняла другую фигурку, когда сюда зашёл Ральф Мурдок с висящей на шее неотъемлемой камерой.
— Добро утро, дамы.
Рита подняла ржаво-красную бровь при появлении нежеланного гостя. Её лицо затвердело, словно сталь. Резкая перемена в поведении Риты напугало Шасту, которая с виду будто не могла решить, то ли ей прятаться от неё за причудливым телом журналиста, то ли наоборот. Спустя несколько мгновений колебаний она решила укрыться за Ритой.
— Как ты сюда попал? — Рита не пыталась скрыть своё презрение.
— Я зарегистрированный член твоего личного персонала. Кто меня остановит?
— Ты свой собственный персонал, и мы оба это знаем. Можешь уходить, — Риту мало заботил этот человек и его ни-разу-не-познавшие-грязи-с-поля-боя кроссовки. Люди, типа него и Шасты, могли встретиться и поговорить в полной безопасности, когда им заблагорассудится. Его слова никогда не подкреплялись страхом от осознания того, что скоро ты увидишь смерть своих друзей в следующем сражении. Это был тот страх, та уверенность, которая ограждала Риту от её товарищей по отряду - единственной оставшейся у неё семьи. То, с чем за всю жизнь не будет иметь дела этот мыкающийся дурак.
— Будет так досадно после того, как я проделал весь этот путь, — сказал Мурдок. — Мне удалось разузнать интересные новости, и я решил поделиться ими с тобой.
— Пошли их в New York Times. Я с радостью прочитаю.
— Верь мне, ты захочешь это услышать.
— Я не так уж интересуюсь всем, что интересно тебе.
— Японские солдаты собираются на какую-то ФП. Наказание за нарушение прошлой ночью.
— Я попросила тебя уйти. У меня всегда скверное настроение перед сражением.
— Ты не хочешь пойти посмотреть? Они собираются выполнять некое самурайское упражнение. С удовольствием послушаю, как Валькирия примет участие в общем деле.
— Должно быть, твоя мать разочаровалась, когда аборт убил только твою совесть, — сказала Рита.
— Такие речи от милой, сладкой девочки вроде тебя.
— Могу сказать это ещё раз, но я с этим не заморачиваюсь.
— Пойдёшь?