– Там нет никого, номер пустой, – опередила штурм горничная, толкая впереди себя тележку со стопками свежего белья.
Со слов дежурного администратора, «Девушка даже не заходила туда», как только я скрылся с дамой в номере, она вернула ключи, вытерла с лица черные полосы, ушла в неизвестном направлении.
Ну, слава Богу, размазанная тушь была, значит, есть надежда и на все остальное. К стойке подошла свежая, отдохнувшая Анна, от которой в эту ночь требовался только сон у меня на плече. Мы поехали завтракать.
Принцесса зашла в кафе, как ни в чем не бывало, сев с нами за столик. Со вчерашнего вечера мое зажатое в кулак сердце расслабилось, тихонько заурчало как хороший поршевский мотор.
Никак не комментируя ни ее отсутствие, ни приезд, буднично сделал заказ – три одинаковых завтрака: яичница с беконом плюс американо. Не успел официант сделать пары шагов от столика, Принцесса окликнула его: «Стойте, один завтрак отмените, пожалуйста, только эспрессо». Взбудораженная чем-то, она барабанила пальцами по столу, скручивала салфетку, словно пеленала слова, что просились наружу. Принесли кофе. Мне надоело наблюдать:
– Говори уже, что там у тебя? – спросил, мысленно суфлируя ее текст: «Прости меня, прости, я всё поняла».
Не добавив сахара, торопясь залить кипятком что-то внутри, она сделала глоток:
– Сначала поешь, чтоб не испортить аппетит.
– Не испортишь. Тебе ведь нужно сказать. А мне, ты знаешь, все равно.
Дрогнувшей рукой поставила на стол чашку и подозвала официанта:
– Рассчитайте, пожалуйста. Отдельный счет.
Ну, началось! Сто раз наблюдал подобную сцену: невесть откуда берется искра, из-за которой случается взрыв. И сто раз видел последствия: через пару часов, оглушенная, растерянная, она стучит в мою дверь. Сто раз из ста после слов «Да пошел ты», я слышал: «Прости».
И она ушла. Бросила на стол купюру, не дожидаясь счета, ушла.
Главное – выдержать паузу, не взять за руку, не сказать «Стой!», лишь равнодушно ответить: «Делай, что хочешь», и тогда она наверняка захочет вернуться.
Сто раз из ста.
В тишине пустого кафе мы с Анной поели, выпили по второй чашке эспрессо, продолжая молча сидеть в ожидании непонятно чего, пока я не попросил счет.
Сказать, что я не понимал, что происходит, означало бы соврать. Игры в «дурачка» – всего лишь игры. Для завершения игры нужно немного: капля смелости, чтоб дать всему настоящие имена. Произнести их вслух и мгновенно увидеть правду. Я видел каждую рану, знал все, что причиняло ей боль. Все. Знал. Просто не мог остановиться. Швырялся ею как беспечный ребенок, не задумываясь, бросает в песке надоевшую игрушку. Только, в отличие от меня, ребенок чист и наивен, в его действии нет умысла, лишь новый интерес, затмивший прежнюю игру. Я же нарочно, напоказ, с гордостью владельца всякий раз равнодушно отходил в сторону, уверенный на сто процентов: никуда не денется, моя.
Пробираясь наощупь в терновых зарослях созданной мною реальности, она шла, по-настоящему, – до крови, до мяса раздирая нежную кожу о шипы. Беззащитная в своей любви. Страх за нее мятным холодком навсегда поселился у меня внутри, но в то же время именно он подпитывал азарт, рождал непреодолимое любопытство – чем все закончится? Это, черт возьми, очень, очень, очень кайфовая игра: «Что будет, если..?». Фантастический, незабываемый квест – нырнуть в собственную бездну, шагнуть туда без надежды выбраться живым.
И она ушла. Оставила записку, прижатую дворниками к лобовому стеклу «Фабии», ушла. Всего две строчки:
Надоело.
Я хочу быть.
Привет,
все вокруг пропитано ядом повсеместной психологизации, и я легко блуждаю в трех соснах – максимально облегченных философских концепциях, адаптированных для массового пользования. Любой кухонный психолог сможет без труда поставить мне диагноз: «Стокгольмский синдром», жертва полюбила своего насильника. В этом есть правда. Не могу быть с ним, зная эту правду, но знаю и другое, знаю наверняка: люди срастаются своими ранами.
В детстве, лет в пять, родители сделали мне бесценный подарок. Буднично, как бы между прочим, сунули в руки драгоценность – свободу, и с головой ушли в болото семейных дрязг. Свобода – мечта революционеров, философов и поэтов. Долгоиграющая пластинка, фруктовая карамель, солнечный зайчик. Свобода. Когда тебе пять, и ты одиноко бредешь в музыкалку, блеск драгоценности с названием «Cвобода» не виден. Только тяжесть.