И нет в этом мире слов, что растворяют зло, не надейтесь.
Через вечность загудел лифт, я подошел к окну. Трусливо выглядывая сквозь жалюзи, увидел, как она поймала такси и уехала в неизвестном направлении.
Допил остатки вина.
Она не то, что мне нужно, ну разве можно жить с чертом? Жить на пороге в ад? Не расслабиться? Я хочу покоя, тихой гавани, в которой можно бросить якорь после шторма, отдохнуть, и снова отправиться в плаванье на поиски Эльдорадо. Своенравная, упрямая… И эти ужасные двери. Чуть что, слышу, как хлопает входная дверь – невозможно.
Сходил еще за бутылкой.
Она никогда не будет послушной, покладистой, не будет преданной, не будет ждать, не будет выполнять мою волю. Дикая, сумасшедшая. Мне хотелось прижать ее всем телом к кровати, вдавить в матрас, лишить движения, я так и делал, но даже будучи полностью обездвижена подо мной, она смотрела так, что я точно понимал: никогда эта женщина не будет принадлежать мне. Она своя, своя собственная.
Мне хотелось власти над ней, хотелось контроля, и я с ума сходил от невозможности его получить.
Вино не кончалось.
День в окне сменялся ночью и новым днем, что тащил за собою еще одну ночь и еще один день.
Женщина – дьявол. Нет и не может быть никакой любви к дьяволу, только адский огонь, в котором горит мужчина. Женщина – низ, животный мир, хаос, мрак и преисподняя, Художнику не место в аду, его жизнь вверху, в идеальном мире, в мире искусства, и принадлежать Художник может только Богу. Вот где Любовь, настоящая и чистая. Вот где свет!
Через неделю безумного, совершенно одичавшего, меня обнаружил Джексон. Хозяйка пришла за оплатой, но никак не могла попасть в дом. Запертая изнутри дверь тихой квартиры показалась ей дурным знаком. Это меня спасло. Стоя в подъезде, раз за разом упрямо набирая номер телефона, что значился на моих визитках, она добилась своего – заботливая переадресация доставила ее прямиком к Джексону.
Не прошло часа, квартира ожила. Я лежал на кровати с капельницей, под присмотром дружелюбного на вид доктора – бородатого дядьки с пухлыми детскими пальцами. Привезенная с фирмы уборщица громыхала стеклом, собирая по всей квартире бутылки в большие мусорные пакеты. У входной двери хозяйка квартиры, Джексон и пара молодцов в синих комбинезонах, что-то громко обсуждали, то и дело кивая на дыру в двери, туда, где еще недавно красовался мощный сейфовый замок.
К вечеру я был изрядно помят, но трезв, помыт, побрит, и звонил Петровне договариваться о завтрашней встрече – кажется, я знал, где искать любовь.
Назавтра, сидя в крошечном кабинете на Иванова, каждым словом набирая обороты, я входил в роль, выступая с продавленного стула, как с броневика:
– Единственно важное в жизни – духовный путь. Путь к Богу! Ну скажите, есть ли в этом мире другая любовь, кроме любви к Нему? К женщине? Нет. Женщина для меня – ничто и никто, даже не мужской девайс. Не вижу ни одной причины, чтоб умереть с какой-то телкой в один день. Почему? Только потому, что она хороша собой и качественно делает минет? Эскорт, развлечение, статус, быт – согласен, как исключение – гавань, куда во время шторма можно бросить якорь, пару раз, пока не пропало чувство новизны. И все. А Бог… Есть ли в мире кто-то, кто может помочь человеку оставаться собой, кроме Него? Есть ли в мире что-то важнее? Петровна, знаете, я готов продать душу дьяволу за то, чтоб найти дорогу к Богу!
Надеясь на неизгладимое впечатление от такой готовности к жертвам, в ожидании аплодисментов, я сделал паузу, но Петровна лишь холодно посмотрела поверх очков:
– Послушайте, Даниил, прежде чем продать душу дьяволу, нужно вначале ее иметь. Где она сейчас, Ваша душа?
Взглянула на часы, захлопнув тетрадь, в которой конспектировала мои россказни.
– Пора, через десять минут следующая встреча, нужно успеть покурить. А вы подумайте над моими словами, подумайте. Где она, Ваша душа?
Сказать, что я испытал шок, – не сказать ничего. Я был поражен, разбит. Просидел в машине час, выкурив две пачки сигарет.
Первый раз в жизни я проводил ревизию внутри себя, осторожно заглядывая в каждый уголок. Прощупывал миллиметр за миллиметром внутреннее пространство, пугаясь прохлады и безмолвия. Тысячи амбициозных, реактивных, заряженных злобой мыслей рождали импульс к действию, несколько телесных потребностей диктовали распорядок дня, но чем глубже я пробирался в своем исследовании, тем яснее понимал: в моей жизни не происходит ни одного колебания, вызванного движением души.
В конце концов, да черт ее знает, где она!