Скажи, я одна живу в мире, где безумие называется магией?
Просила ведьму научить видеть реальность. Она усмехнулась: «Подожди, скоро будешь… хотеть чего-то другого».
Любовь.
Не могу без него, не могу, не могу, не могу… спать не могу, есть, дышать, быть.
Достала нитки, иголки, тряпочку льняную – куколку сшила маленькую, огромной схожести с ним. Смотала крепко-накрепко, по рукам-ногам красной нитью, к сердцу прижала и завыла, как над покойником – стонала, шептала, плакала – все-все куколке рассказывала. Куколка отвечала. Просила освободить. Я согласилась. Нити разрезала – лети милый, даже если без меня, все равно лети.
А огонь куда, тот, что внутри пожаром полыхает?
Что огонь? Куколку за пазуху сунула, она и грелась.
Господи, помоги мне, я сумасшедшая.
Твоя С.
Я снова бежал. Летел, ускоряясь, сломя голову, хотел доказать всему свету, а может, себе, что в этой жизни нет ничего важнее самовыражения и признания окружающими «самовыраженного Я». Наплевал на все, гнался на пределе сил за огненной птицей, одержимый жаждой поймать за хвост Славу. Пусть мир с его дурацкой душой летит в тартарары, мне все равно. И только Слава… ни о чем другом больше не хотел думать.
Мастерил лишь бы что, как чокнутый, изо дня в день, без устали растрачивая силы, деньги и фантазию. Превращал любое мероприятие в вопль, шумел на весь город в надежде разрушить невыносимую тишину. Раздираемый желанием отдать миру то, что поселилось внутри: я плодил пустоту. Обличая всех и каждого, орал во все горло: «Люди, вы пусты!», в надежде на бессмертие.
Почти не спал, жил на сигаретах и кофе. Идеальная щетина, стараниями лучших брадобреев, замершая на много лет в пределах трех миллиметров, отросла в лохматую нечесаную бороду. Дорогая одежда превратилась в заляпанные краской, протертые на локтях и коленях, обноски. Даже во время еды и сна я не снимал рабочих перчаток и, кажется, поселился в «Эпицентре», закупая материал. В коротких паузах между работой и работой проваливался, как в обморок, в сумеречное пространство сновидений. Первый раз, спутав явь с картинами другого мира, крепко испугался душевной болезни, а после привык.
В тревожных снах междумирья видел себя, соединенным прочными нитями с Гигантской Головой, что управляла каждым моим действием. Становился рупором чего-то большего, гораздо большего, чем все то, что мог себе представить. Повинуясь высшей силе, вещал с огромной сцены, и пораженная явлением толпа внизу, замерев, внимала каждому слову.
Идеи Гигантской Головы легко пробивали стену людского невежества, пользуя меня как бронебойное оружие. Купаясь в лучах величия небесного господина, наполняясь смыслом, значимостью, я ликовал, гудел, искрился, проводя через себя высоковольтное космическое электричество, но в тот же самый момент понимал, что сплю, и точно знал: когда проснусь, обнаружу лишь копию себя, плохую копию, застрявшую в дурной, чужой реальности. Просыпаясь, был уверен на сто процентов, что живу не свою жизнь.
Первым мероприятием, три года назад поставившим точку в моем отшельничестве, стала выставка «Семь эпизодов». Как тогда казалось, гениальная идея заключалась в том, что благодаря мне любой человек в городе получал возможность проявить себя, выразить уникальное содержание жизни, заслужив признание. Я построил огромный павильон, способный вместить тонны хендмейда. Во всех СМИ дал рекламу с призывом, чтобы люди приносили свое творчество.
Буквально через день после выхода объявления начался потоп: на обозначенный адрес пришли тысячи фотографий, рисунков, поделок, прочего рукодельного хлама. И только посетители на выставку не пришли. Десять дней с момента открытия до момента демонтажа павильон простоял пустой.
Вечером, накануне закрытия, я слонялся из угла в угол, больше не в силах осмысливать «Почему так?», способный только молча блуждать взглядом по уже изученным до мельчайших подробностей объектам «народного творчества». Остановился перекурить, как вдруг услышал за дверью голос уборщицы: «Лучше бы пошел деньги зарабатывать, а то мается ерундой…»
О том, сколько стоила выставка заработанных мной денег, эта неотесанная толстозадая чумичка даже не могла представить!
Несколько недель подряд, не прекращая, я вел мысленный диалог с уборщицей, каждый раз посылая ее куда подальше, но в день новой выставки пригласил снова мыть полы. Пусть полюбуется. Пусть все полюбуются на себя, все – сидящие за офисными столами, зарытые с головой в никчемную макулатуру, убогие, слепые кроты!
Выставка «Крот» проходила на заднем дворе Оперного и имела больший успех, чем провальные «Семь эпизодов». Вовочка талантливо играл роль: в деловом черном костюме, белой рубашке и галстуке, сидел за столом перед монитором, имитируя занятость – изображал обычный день обычного менеджера, а в это время на большом экране за его спиной, водрузив на плечо лопаты, шли не отличимые друг от друга кроты в бесконечном количестве повторов.