На перекуре профессионально интересовался:
– За что себя винишь, за что наказываешь?
– Я? Ни за что. Это просто игры.
– Ну-ну, бабушке своей расскажешь.
Может, правда, я себя наказываю? Хочу дойти до дна, а дна все нет и нет. Мне не от чего оттолкнуться, кислород кончается. Я задыхаюсь.
Твоя С.
Первые выступления новоявленного художника-акциониста Даниила Грейса, Джексон бегал смотреть как наивная старшеклассница, искренне радуясь тому, что я вышел из отшельничества.
– Теперь-то Виталич, рванем! Ты со своим талантом, а я – знаешь меня, не подведу!
– Рванем, Джексон, обязательно рванем, – отечески хлопал его по плечу, и добавлял, – Бабло на карту скинуть не забудь.
Но от выступления к выступлению радость Джексона таяла вместе с деньгами на счетах предприятия. Харьковчане охотно смотрели мои выступления и неохотно за них платили. Точнее, не платили вообще. Назвать цену входного билета у меня не поворачивался язык, отчего-то казалось, что как только цифра будет произнесена вслух, магия искусства исчезнет, и я снова стану обычным бизнесменом, затевающим предприятие с целью «получение прибыли». Поэтому каждое творческое событие записывалось в финансовом отчете фирмы одной строкой: «Расход» и фиксировалось значительной суммой: аренда людей, машин, оборудования, помещений, костюмы и декорации – всё оплачивали мои производственные цеха.
Вскоре любая идея, что не касалась развития и укрепления бизнеса, встречалась отчаянным сопротивлением. Джексон приводил взвешенные аргументы, молил, упрашивал, саботировал, злился – делал, что только мог, стараясь перекрыть поток уплывающих рекой денег, но я оставался к его стенаниям глух и слеп.
После «Цилиндров» Джексон окончательно запаниковал. Первый раз мы не смогли вовремя сделать обязательные платежи. Поставщики еще не заподозрили неладное, легко делали отгрузки под честное слово. Несмотря на это, цеха работали в треть силы, сырья хватало лишь на половину рабочего дня. В этот же период начали атаку конкуренты.
Большую часть времени я теперь сидел один в крошечных кофейнях, замкнутый и хмурый. Изводил бумагу на черновики, разрабатывал вновь прибывшие сюжеты постановок, мероприятий, выставок, флешмобов – все время генерировал. С каждой новой мыслью забрасывал предыдущую, так и не додумав ее до конца. Все они виделись мне мелковатыми для Птицы Славы. Она стала моей единственной Госпожой, и жизнь подчинилась простому смыслу: я хотел обратить на себя хоть капельку ее внимания. Был уверен – знаю, что ей нужно: денег, вложений времени, труда, масштаба и удивления на лицах людей.
К слову сказать, свита моя значительно поубавилась, приближаться ко мне боялись. Обо мне ходили правдивые слухи, что если во время монтажа выставки попасть под руку – можно отгрести. Да и количество халявных обедов значительно сократилось. Я не ел сам и никого не кормил. Вначале еще надеялся, что свиту можно будет использовать в качестве помощников, но, к сожалению, качественно они могли только пьянствовать за мой счет. Работать, даже за деньги, свита не хотела. Приходилось на каждую выставку нанимать новых людей. Которые, почему-то, не соглашались прийти во второй раз.
Прошло еще месяца три, и впервые Джексон не выдал мне денег на новое мероприятие. Думаю, тогда он хитрил, демонстрируя пустой сейф и нулевые счета. Скорее всего, он припрятал от меня наличные, предназначенные, по его мнению, для других целей: на выплату зарплаты, налогов, закупку материалов. Зная правила денежного движения на фирме, я целый день просидел в офисе, карауля приезд торговых представителей, собиравших выручку. Джексон, делая вид что прогуливается, дежурил возле ворот, висел на телефоне, очевидно, в надежде перехватить, спасти хоть малую часть добычи полевых командиров.
Среди комнатных менеджеров тоже царило уныние – премий и бонусов давно не давали, всё, без чего можно было обойтись, исчезало: пятничные посиделки, праздничные корпоративы, обеды для персонала, секретарша гуляла в неоплачиваемом отпуске второй месяц, вместо качественной арабики офис давился растворимым порошком Якобс в порционных стиках. После пятой чашки за день у меня страшно разболелась голова, сердце ухало в горле, а содержимое желудка вело себя так, словно ежеминутно собиралось на выход. Я потребовал нормальный кофе. Джексон выпотрошил карманы, сумку, поскреб по сусекам и, насобирав сотню, отправил Анну к ближайшей кофе-машине на улице. Через пятнадцать минут она вошла в двери с двумя стаканчиками и малюсенькой палочкой-шоколадкой. Улыбаясь, откусила половинку, остаток протянув мне: