«Сорок бабок» – выставка для тех, у кого впереди есть еще сорок лет. Пусть придут и удивятся тому, что ничего нового они не придумали, всё, на что хватает их бытовой фантазии, уже тысячу раз пережевано и столько же раз выплюнуто.
Это будет самая шокирующая культурная акция, которую видел город. На площади Свободы я покажу людям, от чего они на самом деле свободны. Свободны, все как один, от собственной уникальной жизни!
Сорок экранов, сорок интервью и сорок бабок.
Гигантская Голова подсказала цифру. Как, наверное, любой человек, я что-то знал про нее: сорок дней, сорок лет, сорок сороков, но что это может значить точно, не понимал. Полез в интернет, обнаружив там десятки страниц с объяснениями, которые лишь напускали тумана, ничего толком не проясняя. Уже собирался закрыть поисковик и перестать об этом думать, когда увидел еще одно определение: «Считалось, что сорок дней – время, достаточное для очищения, что заставило установить в XIV в. в Марселе сорокадневный карантин для кораблей, прибывших из стран, где свирепствовала чума».
Есть! Оно! Самое значительное из всех определений: сорок – достаточное для очищения. «Сорок бабок» очистят мир от свирепствовавшей чумы современности – бесплодного существования людей, заплутавших в будущем, которое никогда не случится.
Я принялся делать наброски.
Прошло сколько-то времени после происшествия с Анной в офисе (для себя я называл это не иначе, чем «происшествие»). То, что это «сколько-то» равнялось трем неделям, увидел лишь, когда включил телефон. Возня с «сорока бабками» превратила обычно унылую череду дней в один прекрасный поток жизни, и я плыл, не испытывая потребности ни в чем. Несущая смысловая архитектура мероприятия была выстроена, художественный образ ясен, и я почувствовал, что мне хочется переключиться. Выпить вина, ощутить в ладони теплую грудь, увидеть женские ноги у себя на плечах, в общем, мне требовалось снять напряжение трех рабочих недель. Я позвонил Анне.
«Номер не обслуживается», – чужим женским голосом пропел динамик. Сразу набрал Джексона. По моему распоряжению в его обязанности входило пополнять банковскую карту Анне и оплачивать счета, включая телефон. Джексон ответил сразу и с первого мгновения наметилось неладное. На вопросы он отвечал так, будто никогда раньше меня не слышал, я рыкнул:
– Джексон, что за хуйня происходит?!
– Виталич, можем встретиться?
Через час я сидел в кофейне, где Джексон, краснея и заикаясь докладывал мне «что за хуйня».
С голубыми пронзительными, чуть полинявшими, глазами, в потертых джинсах, путешествующий исключительно как каучсерфер Ник Вик – ирландец, перформер – заметно выделялся среди других, возвышаясь на голову, а может, две над любым из свиты. После показа «Кто я?» проникся ко мне братской любовью, смотрел с обожанием, называя «образцом современного художника». Вечерами после показов вдрызг напивался за успех и здоровье, на финальном этапе фуршета беспредельничал: демонстрировал дамам, сидящим за столом, толстую вялую колбасину, вынутую из ширинки. Неизменной фразой: «Никвик в гавно», – под общий гогот обозначал выход в алко-кому и падал замертво до утра.
Харьковские барышни сторонились его, как прокаженного. Даже возможность уехать за границу не скрашивала впечатления. Ник Вик бродяжничал, прожигал жизнь, безбожно бухал, только в отличие от Вовочки делал это не от безысходности, а по велению сердца. Ник Вик был философ с блестящим европейским образованием, Ник Вик был наследный миллионер.
Основным развлечением для него стало приехать в страну третьего мира и слиться с ее жителями.
Несколько месяцев, сам не помнил точно, он колесил по Украине, пока в Харькове не приклеился ко мне. Пару раз, под пьяную лавочку, мы обсуждали возможности партнерства, но его творческие идеи мне не нравились, а попросить денег мешала гордость и вера в то, что хватит своих. Вторым, после меня, поводом остаться в Украине для Ника стала Анна с ее амстердамскими замашками и правильным английским. Она вспыхнула для него лучом света в темном царстве людей, плохо разговаривающих даже на родном языке, но относилась прохладно, все восхищение приберегая для меня.
После «происшествия» в неотложке Анна неделю добросовестно, по словам Джексона, ждала звонка, потом собрала вещи, наскоро нашла арендаторов для свой харьковской квартиры, попросила вывезти мои вещи куда угодно, и даже не сказав «прощай», укатила с Ником, приняв предложение разделить его полную приключений жизнь. Ни записки, ни адреса, только коробка с украшениями, что я дарил ей по разным поводам. Больше ни слова – что-что, а красиво молчать Анна умела.