Джексон объяснял, что дозвониться до меня не было возможности, но я твердил, что это все вранье, и если бы они хотели, и телефон всегда был со мной… В итоге получасовых препирательств послал его куда подальше, назвав предателем. Мне было плохо, так плохо, что даже правда про отключенный три недели телефон никак не спасала.
Привет,
я счастлива – и снова Харьков!
Представь, не успела сойти с поезда, запел телефон и: «Слушаю Вас. Нет, работу еще не нашла. Да, интересно. Могу подъехать в течение часа». Волшебство, не иначе!
Так и вижу крылатого хранителя – небесного красавца, который большую часть времени, глядя на меня, держится за голову, потом тяжело вздыхает, идет договариваться с сородичами, мол, войдите в положение, посодействуйте, знаете ведь, она у меня немного «того».
Хочу сказать тебе: он прекрасно справляется. Я его не подведу!
Через час, минута в минуту, была на месте – у служебной калитки развеселого заведения, видимо, по ошибке названного «Великая Британия». Через час пятнадцать уже принимала дела, вникала в тонкости, сидя в респектабельном хозяйском кабинете со стенами цвета красного сухого в золотых крендельках. Работа не сложная: придумывать всевозможные затеи для увеличения посещаемости заведения. Если хочется социальных понтов, можно смело подписывать визитки: «Арт-директор».
Перенаселенность планеты, места, где никто никого не знает, и доверие бумажному миру бывают очень полезны одинокой женщине: надевай любую маску, грамотно носи, и не ошибешься. Представляйся кем хочешь, распечатав наскоро состряпанные рекомендации в ближайшем копи-центре. Проверить, кто ты, практически невозможно, лишь верить умению придавать форму разным пустякам. Главное – понимать, чего хочет заказчик, чтоб подобрать соответствующий костюм.
Костюм арт-директора я носить умею. Основные цвета: авантюризм и художественный вкус. Немного аксессуаров: высокие каблуки, чтобы лучше видеть тебя; толковую помощницу, чтобы лучше слышать тебя; и темные очки маркетинговых стратегий, чтобы быстрее съесть тебя, дитя мое!
Оплата невысокая, но гарантированно, два раза в месяц. Большой склочный коллектив, должностная иерархия, на олимпе – верховное божество, Хозяин. Волнующий новый опыт. Кстати, там я теперь живу. При заведении есть дом с комнатами для персонала. Мне повезло: мое крошечное гнездышко с отдельным санузлом – в самой дальней и самой высокой башне.
Любимый Харьков.
Самой не ясно, как в него влюбилась. Да, дома… Да, улицы: Сумская, Пушкинская, Дарвина, еще сотни улиц… просто старый город. Чуть чище других, молодежи чуть больше (всё же ВУЗы); метро, кофейни с лучшим кофе, густая парковая зелень, площадь – между прочим, самая большая в Европе (хотя, думаю, это только по мерке влюбленных горожан), градусник – под ним легко назначать свидания…
Ну и что? Город и город.
Да, только нет!
Все мне здесь мерещится что-то неуловимое – не то в воздухе, не то в голове, волшебное, воздушное, от чего бродишь часами по мощеным тротуарам тихо влюбленный, улыбаешься себе в шарф и то ли фотографируешь, то ли рисуешь – прямо в сердце – Харьков.
Вчера была на выставке городского художника, и, что ты думаешь! На центральном месте экспозиции – картина «Белое дерево». Ах, вот оно! Именно его все время хотелось угадать в харьковских подворотнях, да видимо, не совсем годился душевный объектив, не улавливал. А увидела – сразу узнала: она, белая душа города, в каменном теле, напротив каждого окна.
Мой Харьков.
В основном веселый, болтливый, для любознательных – умный, иногда отчаянно меланхоличный, почему-то особенно в метро.
Люблю разглядывать людей в метро. Стремительные в переходах, войдя в вагон, они застывают, запечатлев последнюю эмоцию, держат ее на лице до самого выхода так отчетливо, что я успеваю сочинить историю.
Вот напротив сидит оплывший человек – ни мужчина, ни женщина, с одутловатым, покрытым сосудистой сеткой лицом, потухшим взглядом, губами в тонкую нить. Не лицо, а качественный слепок безрадостной жизни. Тяжелое брюшко – сделал вдох, а выдохнуть забыл. Воздух вначале распирал грудь, после осел в пузе, время от времени просачиваясь газиками через другие места. Улыбка оплыла вместе с гримом, оттянув вниз уголки глаз. Волосы поредели, бессильно повисли руки, желтые смешные ботинки безнадежно вышли из моды и только давят на старую, никак не заживающую, мозоль. «А вот и я!», – первая фраза, за которой раньше следовал искрометный спич, а теперь рюмка водки, – стала последней. Пуговица на штанах оторвана, лямка через плечо – петля, за которую он тянет по реке времени свою жизнь.