Отчего-то каждый считал обязательным завести разговор о Джексоне. С первых же слов я терялся, обуреваемый непонятым смешением чувств – не мог простить его и не мог позволить, чтоб меня жалели.
В отчаянии побежал к Петровне, но вдруг в какой-то момент разглядел ее несовершенство – что она делает из того, что говорит? Сидит себе в крошечной комнатушке, слушает никому не нужное нытье. Ну, и где обещанная ею слава? Где? Спросил – она пожала плечами. Хотел выплеснуть на нее всю желчь, да вовремя остановился. Подумал, может просто не сталкивалась с подобными случаями? Поинтересовался: «Есть ли еще такие, как я?». Петровна улыбнулась:
– Нет, Даниил, что Вы, такой – один.
Тогда я не слышал иронии, лишь понял, что и Петровна не может мне ничего дать.
Привет,
на многие вещи можно смотреть только с позиции наблюдателя, иначе просто сойдешь с ума. Или еще проще: не позволишь им быть.
Хозяин – пожилой еврейский мальчик. Целую жизнь строил комнату из красного кирпича, наполнял игрушками, потом выгнал мамочку и запер дверь. Не входить: убьет. Подумал недолго, добавил должность «мамочка» в штатное расписание. Чтоб квалифицированные. И чтоб собеседование – сам, лично.
В лифте, в ближайшем темном углу, быстро-быстро, натренированным движением (еще бы, сноровка: текучка кадров страшная) устроить для новенькой тест-драйв. Плечом бывшего спортсмена впечатать соискательницу в стену, не обращая внимания на сопротивление, нырнуть рукой в трусики, ловко вставляя на всю глубину профпригодности средний палец. Замереть на мгновение, внимательно прислушиваясь к еле слышным токам внизу живота, и согласно кивнуть:
– Годится. Завтра выходи.
– Как Вы смеете? Что это вообще за..?!
– Мамочка, да бог с тобою. Что ты такое говоришь? Я очень хорошо к тебе отношусь, можно сказать, со всею душой.
Назавтра новенькая «мамочка», если не побоится должности, придет. Хозяин велит раздвинуть ноги (в точности с должностной инструкцией):
– Ну, не капризничай, не маленькая, мне ж ничего от тебя не нужно, только обогреть хочу, приласкать.
Пресекая возражения, забьет в мамочкин рот кляп – мальчиковый член, дышать не мешает, только говорить. А сам торжественно склонит голову перед святыней – горячей, влажной, что прячется в курчавых, не по нынешней моде, зарослях между ног. Склонит, и начнет жадно лакать, как щенок из блюдца: пачкая мордочку, чавкая, разбрызгивая в стороны содержимое. Оторвется на миг, поднимет к оглушенной жертве пьяные от похоти глаза, где как в зеркале отразится безумие, запричитает:
– Ох, и вкусна пизда… жирная такая. Поднимайся скорее, садись. Давай-давай, не томи, да, прям на лицо.
И вопль о помощи: «Спасите меня, помогите!» – прогремит оргазмическими гласными в хозяйской спальне. «Аа-и-е е-е о-о-и-е!».
Позже, вытирая сперму с омертвевшего мамочкиного лица, спросит:
– Хорошо тебе, мамочка, хорошо? Не отвечай, все сам видел. Полежи тихонько, отдохни, завтра продолжим. Попочка у тебя, вообще, отменная.
Если тебе когда-нибудь придет в голову мысль о моей «тяжелой судьбе», вспомни: никто не сковал меня цепью. Все, что случается, – мой выбор, мой ужасный выбор. Может быть, хочу на своей нежной шкурке почувствовать: могу ли я быть домашним животным?
Хозяин заботится обо мне. Он не так плох, как можно фантазировать. Образован, начитан, хорошо сложен, гладко выбрит и с ног до головы залит одеколоном «Аква» – пей, хоть захлебнись. А еще он влюбляется в меня.
Каждый день, сидя на профессионально стриженной «под дикую природу» лужайке, скрытые от посторонних взглядов розовыми кустами, аромат которых обещает рай при жизни, мы беседуем о любви. То, что со мной можно говорить на языке литературных классиков, философов всех времен, без препятствий вести культурный дискурс, волнует его больше, чем любая замысловатая поза. И потому мой рот все чаще свободен.
Вчера мне снился сон.
Будто Дэн прислал СМСку: «Принцесса, башня из красного кирпича тебе идет». Узнал, где я, и посчитал забавным, что Принцесса теперь живет в башне – вот где перфоманс! Я не ответила, и он заехал. Даже сквозь сон было ужасно, и плакать не было сил, только улыбаться. Внимательно отслеживая, чтобы ни слово, ни взгляд – ничто не коснулось последней нашей встречи, будто её никогда не было. Никогда. Но она была. И рубашка была, и простыни, и кроваво-красный рот от уха до уха. Во сне я только смеялась, смеялась…