Вместо Роже за дверью стояли четверо, трое из которых были мне совершенно не знакомы.
— Привет, Алан. Познакомься: Дидье, Жан-Пьер и Мигель. Можно войти?
Это Батист. Когда-то я брал у него интервью — он хотел создать едкий журнал о парижских буднях. Передача на 99.1 помогла ему организовать подписку, но дальше дело не пошло, несмотря на все его старания. Увидев его в дверях, я подумал, что он все еще одержим своим журналом.
— Слушай, Батист, у меня нет времени. За мной сейчас заедут, у меня очень срочное дело.
— Нет ничего срочнее, чем дело, по которому мы к тебе пришли. Ты журналист, должен понять. Мы члены комитета по поддержке Хосе Фаменнеса.
Он ждал, что моя журналистская жилка дрогнет при звуках этого имени, он произнес его, словно бомбу бросил. Но журналист во мне молчал. Уж не знаю, то ли меня раздражали заявившиеся ко мне незнакомцы, то ли я нервничал перед важным интервью, но только я вполуха слушал грустную историю про политзаключенного, где-то в Южной Америке ожидавшего смертной казни.
— Это может произойти через несколько часов. Мы хотим провести демонстрацию сегодня вечером перед посольством Сан-Лоренцо, нас поддержат, мы не можем оставить его умирать просто так. Мы написали петицию.
И он протянул мне странички, заполненные именами и адресами. Это пробудило во мне воспоминания молодости. В комнате повеяло чем-то серьезным.
— Двести сорок три подписи, все люди известные и уважаемые. У нас тут бывший министр, двадцать восемь депутатов, куча писателей, двадцать шесть журналистов, самые сливки. Так что мы можем побороться, но у нас не так много времени, чтобы донести это до сведения посла. Потом может быть слишком поздно. Нужно, чтобы ты сказал об этом по радио, надо поднять людей!
Жан-Пьер смотрел на меня. И Мигель тоже. И Дидье. Я опустил глаза, как маленький мальчик, которого взрослые застали за чем-то нехорошим.
— До завтрашнего дня пробиться с этим на радио довольно сложно, у меня дико важное задание, надо взять интервью у кинозвезды сегодня вечером.
— К тому времени Фаменнеса уже казнят.
— Ты сделаешь это сейчас, — произнес Мигель с нажимом. — Выйдешь в эфир со спецвыпуском, чтобы призвать всех на демонстрацию сегодня вечером. Ты не можешь этого не сделать!
И он протянул мне петицию и ручку. Жест, которого я ждал с самого начала. Мигель и не подозревал, что я за человек.
Человек, который однажды испугался ареста, так как совершенно случайно оказался участником демонстрации бастовавших медиков. Человек, который предпочитает не заполнять никаких анкет, боясь, что они попадут в руки тайной полиции. Человек, который не голосовал на последних президентских выборах, потому что в тот день должны были доставить видеомагнитофон. Все это я, не рисуясь, хотел сказать Батисту и остальным, но чтобы сознаться в отсутствии смелости, нужна смелость, которой у меня нет. С видом человека, исполняющего свой гражданский долг, я приписал внизу: «Алан Ле Гиррек, репортер, 151, улица де Фландр, 75019, Париж».
Это самое большее, что я мог для них сделать. А еще пожелать удачи. При условии, что они оставят меня в покое.
Я машинально проглядывал пятнадцать страничек, сколотых скрепкой, и вдруг одно из имен зацепило мое внимание. И тут же Батист выхватил у меня листки и сунул их в синюю папку.
— Мы надеемся на тебя, Алан.
…Марлен?..
— Нам надо еще успеть к парню с телевидения, чтобы он подписал.
МАРЛЕН?
— Было бы здорово, если бы ты смог объявить об этом в эфире. Минутное дело. Сделай это.
…МАРЛЕН МАРЛЕН МАРЛЕН МАРЛЕН МАРЛЕН…
Все связалось за долю секунды — Батист, имя Марлен, вечеринка, которую он организовал в честь запуска своего журнала, она была там, я не видел никого, кроме нее, Марлен, Марлен. Такая же прекрасная, как ее имя, блондинка с зелеными глазами, смесь неброской красоты и затаенной порочности свела меня с ума. Я все испробовал, чтобы заполучить номер ее телефона: я пустил в ход все козыри, говорил о любви, предлагал ей руку и сердце, и если бы она согласилась, сегодня я бы нашел гораздо более серьезную работу, и у нас бы было уже двое или трое малышей. Я безуспешно пытался встретиться с ней, и достаточно было увидеть ее имя среди других, как я понял, что до сих пор не смог ее забыть. Я подумал, что Батист и вся эта его история с заключенным дают мне шанс.
— Ну так что с радио?
Бывают в жизни минуты — судьба стучится в дверь, когда ты меньше всего этого ждешь. Но этот стук обычно еле слышен, на него можно не обратить внимания, как на имя, затерянное в списке. Но если не ответить на него, то скорее всего пожалеешь об этом лет через пятьдесят, сидя в кресле-каталке с пледом на коленях.