— …Где?
(Я просто гений! Я просто гений!)
— Ну, в каком-нибудь баре, например, в «Палантино», это в Маре.
Внизу Роже принялся сигналить как сумасшедший.
— Во сколько?
— В восемь пойдет?
— Договорились, — ответила она и повесила трубку.
Нашего первенца мы назовем Хосе.
Чтобы наверстать упущенные минуты, я гнал машину как сумасшедший, не переставая мечтать о бедрах Марлен, о глазах Марлен, о щиколотках, хрупких, как ножка бокала, о всех мелких радостях, что ожидают меня в ближайшем будущем. Обеспокоенный Роже все твердил мне о своей жизни, что он всегда хотел умереть во сне на хуторе в Нуармутье в возрасте восьмидесяти лет, а не в машине, которую ведет маньяк, в погоне за актером, снявшимся в «Звездных войнах». На месте уже готовили павильон, царило веселье, светило солнце. Я спросил, где же звезда.
— В ресторане с директором студии. Никто не знает, где именно. Мы слегка запаздываем со съемками из-за погоды, вам придется подождать часиков до шести вечера.
Этот добродушный парень только что объяснил мне, что моя жизнь — пропащая. В этом мире некоторые встречи никогда не случаются, и я был идиотом, когда решил, что я исключение. Я слишком взывал к судьбе, она почувствовала себя загнанной в угол и не смогла подарить мне сразу два невероятных события в один день. Что я скажу Бержерону? И что я скажу Марлен? Что Форд предпочел моим вопросам десерт? Я на секунду присел на рельсы операторской тележки, чтобы смягчить боль отчаяния. Видя мое разочарование, Роже дипломатично, как мог, стал меня утешать:
— Не вешай нос, старик. У нас осталось интервью с ди-джеем.
В этой пустыне я заметил фотографа, который, казалось, был осведомлен лучше других. Он заверил меня, что Форд не из тех, кто «кидает», и раз он сказал, что будет здесь в шесть вечера, значит, будет, профессионал все-таки. Нам оставалось только ждать три часа, потягивая кофе и жалуясь на жизнь. И тут Роже предложил:
— Ты делай что хочешь, а я пока заскочу в свой клуб, это единственное место, где я могу расслабиться. В двух шагах отсюда.
— Какой, к черту, клуб?
— Чудное место, суперчастное заведение, я хожу туда два раза в неделю. Пошли, развеешься немного, а то будешь тут, как тигр в клетке.
— Мой бедный Роже, мне хочется кого-нибудь придушить, а ты предлагаешь мне расслабиться в каком-то паршивом клубе.
— Именно. Это единственное место, куда надо бежать со всех ног, когда ты хочешь кого-нибудь убить. — Он понизил голос: — Но только между нами. Никто, даже моя жена, не знает, что я туда хожу. Мой сосед предложил мне однажды пойти туда, и с тех пор… я подсел.
Как вы понимаете, отказаться было невозможно.
Пять минут спустя мы входили в развалюху из красного кирпича. Обшарпанный коридор заканчивался бетонной лестницей, по ней мы спустились в звуконепроницаемый ангар. Четырнадцать мужиков, все в бесшумных шлемах и с огромными винтовками, стреляли как помешанные по картонным фигурам, висящим на тросах. Когда я вошел в тир, мне показалось, что шальной пулей пробило барабанную перепонку.
— Чем занимается твой сосед?
— Он — полицейский.
Роже чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он представил меня всем стрелкам, и через секунду у нас в руках оказались револьверы. Я подумал, что неожиданности сегодняшнего дня на этом не заканчиваются.
— Как ты считаешь, что я должен с этим делать? — спросил я, показывая ему «пушку».
— Попробуй — увидишь. Это как в кино. Даже Форд учился стрелять в таких местах. Увидишь, как успокаивает.
— Роже, я не вижу в этом ничего хорошего.
Вместо ответа он на одном дыхании разрядил обойму, так что мне пришлось заткнуть уши. Больше никто не обращал на меня внимания, я остался один с револьвером в руке, как с собеседником, который слишком долго молчал. В чем-то Роже оказался прав: возможно, этот тир объяснит мне что-то главное о том, как становятся героями. Ничего случайного не бывает.
А потом я уже ни о чем не думал, я палил, и палил, и палил, и мир испарился облачком дыма.
Роже вытолкнул меня в реальность, но все всплыло в памяти только с дневным светом. Я весь провонял порохом, а в глазах у меня все еще приплясывали отблески. Это продолжалось некоторое время, пока мы снова не попали на съемочную площадку с декорациями и массовкой поистине голливудского размаха. Посреди этого водоворота фотограф кивнул мне на агента Форда, который выкрикивал нечто странное в сторону фургона. Я быстро сообразил, что за драма здесь разыгралась: по причинам, известным ему одному, самый выдающийся современный актер наотрез отказался выходить из своей гримерной. Люди вереницей проходили под окошком, умоляя его вернуться. Я хотел затесаться в толпу, протянуть микрофон, сказать, что сейчас решается моя судьба, что ему достаточно произнести несколько слов для 99.1, чтобы сделать меня знаменитым, но, увидев горилл Форда, смотревших на меня, я отказался от этой затеи. Апатия моя разом сменилась слепой яростью. Я уже начал подозревать, что Форд умрет раньше, чем я смогу взять у него интервью, и я, как все бумагомаратели мира, напишу некролог, такой же тривиальный, как сотни ему подобных, а много позже, укрыв ноги пледом, перед камином, буду вспоминать, как прошел всего в нескольких шагах от кумира.